Когда дует северный ветер
Шрифт:
— Куда это ты среди ночи, да еще с ружьем? — возмутилась мать. — Что за затеи, Шыон?
— Нет-нет, тетя Ты, ничего мы не затеваем.
Старуха выглянула за дверь и крикнула им вслед:
— Смотрите мне! Никаких безобразий!
Шыон потащил друга под манговое дерево.
— Ну и стужа! — сказал Бон. — Что там еще стряслось?
— Будь я таким лежебокой, как ты, нам бы с тобой головы не сносить!
— Чего? Да говори толком!
— Замерз я! Есть сигареты? Дай закурить, у меня вся пачка промокла.
— Скажешь ты наконец?!
— Глянь-ка, нет ли кого.
— Кому тут быть? Дождь вот… Говори же.
— Восстание!.. Не сегодня
— Что? Восстание?
Шыон произнес внятно, по слогам:
— Говорю тебе — вос-ста-ни-е вот-вот нач-нет-ся…
— С чего это ты взял?
— Я только что видел дядю Нам Бо.
Услыхав имя Нама, Бон вздрогнул. Шыон подметил это с явным удовольствием.
— Ты что, всерьез?
— Буду я врать тебе.
— Нам теперь небось несдобровать?
— Ну, со мной не пропадешь. Я уже замолвил ему за тебя словечко.
— Правда?
— А то нет!
— Как ты увиделся с ним?
— Кто же, по-твоему, встречал его?
— А сам звал меня на рыбалку.
— Ладно, я пошутил малость. Его привела Мыой.
— Ишь, какова! Ну я-то давно догадался, как услыхал ее клятву: мол, буду мстить за отца с оружием в руках. Та-ак, думаю, ясно. А ведь скрывала от нас…
— Тут надо тайну соблюдать. Ладно, пошли!
— Слушай, я тебя как друга спрашиваю, мне встреча с дядей Намом ничем не грозит?
— Сказано, я за тебя замолвил словечко. Ручаюсь, все будет в порядке. Пойдем.
Да, окажись той ночью на месте Нама другой человек и будь он хоть семи пядей во лбу, а не припомни, не назови по имени отца этого парня Шыона из «гражданской охраны» — кто знает, как еще все обернулось бы? Невозможно было предвидеть заранее все опасности и потери, и, уж во всяком случае, никто и представить не смог бы эту встречу в сторожке посреди садов.
Бон и Шыон сидели в шалаше, тесно прижавшись друг к другу. Шалаш был так мал, что Мыой уселась снаружи, накрывшись нейлоновой накидкой. Наму уступили место посередине сторожки на сухом полене. Из-за густого дождя и темноты лиц было не разглядеть, но присутствие Нама как бы раскрыло для незримого общения их сердца.
— Позвольте мне нынче же ночью, — сказал Нам, — официально объявить о зачислении трех товарищей — Мыой, Шыона и Бона в подпольный партизанский отряд Революции. Вы трое составите отдельное звено. Прошу, товарищи, избрать одного из вас командиром.
— Да… Мыой ведь нас опередила, позвольте мне выбрать ее.
— Ага. Я тоже согласен.
— Прекрасно. С этой минуты товарищ Мыой — командир звена, вы оба должны выполнять ее приказы. Ваш долг, долг революционных бойцов, — любить друг друга, помогать друг другу, быть вместе даже перед лицом смерти.
— Слушаемся.
— Слушаемся.
— Может, кто-нибудь хочет высказаться? Прошу.
— Да… Позвольте мне, дядя Нам, поклясться, что буду идти за вами до конца.
— И я тоже… Пока не умру.
Так в шалаше дождливой ночью прошло первое собрание партизанского звена. Кругом стояла непроглядная тьма, но каждый из них видел воочию перед собой широкий, светлый путь.
Шыон вернулся домой, не помня себя от радости, даже тесак для разделки рыбы позабыл. Он вошел в комнату и, приподняв марлевый полог над топчаном, легонько подергал большой палец на ноге у отца. Старик вздрогнул, открыл глаза, оперся на руку, приподнялся и сел.
— Что случилось?
— Дядя Нам Бо вернулся, — шепнул сын ему на ухо.
— Как?! Что ты говоришь?
— Скоро восстание. Ведь дядя Нам здесь.
Старик
— Что ты сказал? Кто вернулся? Неужто Нам Бо?
— Ты разве не слышал, отец? Я же говорю…
— Откуда ты знаешь?
— Сам встретил его.
Старик помолчал, глядя на него. Он чувствовал: из души улетучивается тревога за сына, не дававшая ему все эти годы покоя.
— Это правда, сынок?
— Конечно, дядя Нам передал вам привет.
— Что ж ты мне раньше ничего не сказал?
— Сами подумайте. Разве я не обязан был хранить тайну? Ладно, спите, отец. А я пойду.
— Куда ты опять, на ночь глядя? На дворе непогода…
— У меня, отец, дел теперь невпроворот.
— Увидишь как-нибудь Нама, скажи, я ему благодарен. Не забудешь?
Шыон опустил край полога, вышел было, потом вернулся назад.
— Ну что еще?
— Я вчера слышал, отец, ты надумал разобрать сторожку в саду. Не надо, пусть себе стоит.
— Почему?
— У меня с нею связаны воспоминания… Самые дорогие!
Старик вдруг все понял. А он-то думал, сын с тесаком ходит на рыбалку. На глаза его навернулись слезы.
Глава 20
Той же ночью Нам Бо и поселился в доме у Шау Дыонга. Это был самый старый человек во всей деревне. Теперешние жители ее, кого ни возьми, родились уже в нынешнем, двадцатом веке. И было до недавнего времени лишь трое людей, родившихся в прошлом, девятнадцатом столетии, причем все трое — в одном и том же году: тысяча восемьсот восемьдесят шестом. Соседи сравнивали их обычно с тремя вековыми баньянами, что росли во дворе общинного дома. С тех пор как теперешнее поколение начало сознавать и помнить себя, три этих баньяна были непременной и чуть ли не самой заветной святыней здешних мест. Все три дерева на глазах у них меняли свое обличье, обрастая бородами воздушных корней, тянувшихся от ветвей до земли, потом углублявшихся и враставших в почву, постепенно деревенея и обретая такую прочность, что дети забирались на них и качались, как на качелях. Древние баньяны придавали общинному дому еще более священный и таинственный вид. Днем под ними всегда держалась прохлада и тень. Ночью хамелеоны трещали в их кронах «так-ке… так-ке», и люди, загибая пальцы после каждого их крика, подсчитывали, что же сулит им судьба. Все три баньяна высятся и доныне, но из трех долгожителей остался один Шау Дыонг, оба старых его друга преставились два года назад, восьмидесяти двух лет от роду. А ему в этом году стукнуло восемьдесят четыре. Прежде он столярничал, ладил лари да шкафы. В шестьдесят отложил он прочь рубанок и сверло и вот уже двадцать лет с лишком промышляет плетением: мастерит корзины, короба, круглые плоские плетенки для сушки зерна… Дети его, внуки и правнуки разбрелись по всем четырем сторонам света: редко, совсем редко кто-то из них навестит старика. А жил он вместе с внуком, вторым сыном десятой его дочери. Стал, увы, совсем слеп, ничего не видел.
— Какая погода сегодня, сынок? — Обо всем, что творится на земле и в небесах, узнает он через внука.
— Сегодня, дедушка, ясно, — отвечает, выглянув во двор, Хай; ему исполнилось двенадцать лет.
— Ясно-то ясно, — говорит старик, — а солнышко как светит?
— Ярко-ярко, дедушка, и на небе ни облачка.
— Ну а река?
— Блестит — глазам больно. Катер американский по реке мчится. Волны расступаются в стороны и сзади бегут хвостом длиннющим. Янки на катере голые, кожа красная, как у индюка шея.