Когда дует северный ветер
Шрифт:
— Завтра с утра побегу на базар. Не хватит нашей выручки, продам свинью, что я выкормил. Она уже вес нагуляла.
— Но чтоб все было шито-крыто, дядя Нам ничего не должен знать. Говорил он с тобой о чем-нибудь?
— Спрашивал, почему не ношу рубашку, хожу в одних трусах. Я сказал, у меня есть две, даже три рубашки. Но я подражаю тебе, дедушка, ты ведь в детстве тоже бегал голый по пояс. Вот и я хочу закалиться и жить долго. Дядя Нам послушал, потом долго смеялся.
— С утра заходили люди во двор. Скажи, никто не подглядывал, не высматривал
— Да нет, дедушка. Только соседки задержались — все языками мелют, никак не уйдут. Давай завтра тоже вынесем плетенки во двор под навес, чтоб никто в дом не заходил.
— Что ты, сынок, не ровен час соседям это в глаза бросится. Один раз — куда ни шло, а каждый день — опасно.
— Очень мне дядю Нама жалко: с утра до вечера под землей сидит. Вынести бы корзины с плетенками во двор, в дом никто и не сунется. Дядя Нам сможет отдыхать на топчане, я буду снаружи караулить. Чуть что — подам знак, и он сразу в тайник нырнет.
— Дядя Нам — человек Революции. Он у нас в доме от врага таится, а не гостит, не отдыхает. Ему твои топчаны с циновками ни к чему. Но я подумаю, что тут можно сделать.
— Давай, дедушка, подумай. Вода в реке сегодня вровень с берегом стоит. Скоро паводок нагрянет, подземелье затопит. Каково дяде Наму там будет?
— Это, сынок, моя забота. Ты лучше сходи глянь, как там на дворе.
Мальчик — как всегда в одних трусах, загорелый дочерна — спустился вниз и выглянул из-под навеса.
— Дождя нет, — сообщил он, — ночь ясная. Небо высокое-высокое, синее-пресинее. Куда ни глянь — всюду звезды. Прямо над нашей крышей созвездие стоит, звездочки — одна к одной. Вижу, на том берегу деревья стеной тянутся. Посередь реки три лодки большие, веслами машут. Волны к самому верхнему краю берега взбегают. Вон как плещут, слышишь?
Вдруг, словно вспомнив что-то важное, прибежал назад и зашептал деду на ухо:
— Чуть не забыл, дедушка… У дяди Нама две гранаты есть — черные, так и блестят!
Глава 21
Начальник полиции Ба начинает свой деловой день рано.
В кабинете перед ним стоит подросток.
— Ты военнообязанный, — говорит Ба. — Почему не явился на призывной пункт?
— Годами не вышел.
— Какие же годы твои, что не вышел?! — кричит начальник, выкатив для устрашения глаза.
— Вот отпразднуем Тет, и стукнет шестнадцать.
— Хочешь сказать, ты в пятнадцать вымахал этаким верзилой?
Паренек, не найдясь с ответом, понурился, как бы прикидывая злополучный свой рост.
— Ты что, онемел?
— Да не-е-ет…
— А манго-то много вывезло твое семейство? Сколько лодок?
— Две, ваша милость.
— Двадцать небось?
— Нет, только две.
— Ну а лет тебе сколько? — опять спрашивает начальник.
— Тет отпразднуем, и стукнет шестнадцать.
— И ты в пятнадцать лет вымахал этаким верзилой?
На сей раз паренек глаз не опускает.
— Разве ваша милость, — говорит он, — не может определить мой
— Ты из вьетконговской зоны. Я по вашим рожам не спец! Метрики нету, поди тут разберись!
Вдруг начальник вскакивает и, снова выпятив глаза, кричит:
— Снимай штаны!
Паренек глядит на него растерянный, испуганный.
— Тебе говорят — снимай штаны! Гляну-ка, нижняя рожа твоя поправдивей будет. Снимай!
А-а, вот оно что. А он-то думал… Это дело плевое. Паренек нагибается, развязывает шнур, на котором держатся штаны, и они падают на пол.
— Ладно! Одевайся. Пошел вон!.. Следующий!
Испуганный его криком, паренек не успевает завязать шнур и, подхватив штаны руками, выбегает за дверь. Одногодки его, ждущие в коридоре, окружают парня, засыпают вопросами.
— Велел снять штаны и осматривал.
— Да ну?
— У кого волосы погуще… Сами понимаете… Лучше выщипать поскорее.
Один из ребят сразу отвернулся к стене, сунул руку в карман штанов и весь сморщился.
Обозрев в то утро «нижние рожи» пятерых парней, начальник полиции уличил двоих в сокрытии истинного возраста, злостном уклонении от воинской повинности и приговорил каждого к стотысячному штрафу, по заведенному им самим «тарифу».
Последней в кабинет входит Но. Когда за ней явилась полиция, у нее как раз собрались подруги, и она, попросив одну из них присмотреть за плетенками с манго, отправилась следом за двумя стражами в управу.
И вот она стоит перед лицом начальства.
— Ну как? — спрашивает Ба.
— Что «как», господин полицейский?
— Я здесь с тобой не шутки шучу! Брось свои дурацкие вопросы.
Начальник, изнывая от жары, расстегивает рубашку.
— Где твоя старшая дочь? — спрашивает он.
Женщина сохраняет спокойствие, хотя прямо на нее уставилась оскаленная морда тигра, выколотая на начальственной груди.
— Я, — отвечает Но, — оставила ее приглядеть за садом.
— Что караулить там в эту пору?
— Оставишь сад без присмотра, через год есть будет нечего. Разве не так, господин полицейский?
— Ты что, препираться со мной вздумала? — Ухватив полу рубашки, он обмахивался ею, точно подстрекая тигра броситься на дерзкую и растерзать в клочья.
— Да я говорю вам все как есть. Какие тут препирательства.
— У меня времени нет возиться с каждым из вас. Говорю тебе официально: оставила там дочь, значит, совершила преступление! Короче — сто!
Она никак не ожидала, что начальник будет так краток. Слово «сто» в его устах означало «сто тысяч». Всем, кто оставил на той стороне своих детей, еще вчера утром пришлось уплатить начальнику полиции по сто тысяч донгов. Уклониться не было никакой возможности. И все же Но делает вид, будто не поняла его. Наклонясь, она роется в карманах. Начальник не сводит глаз с ее бледных худых пальцев. Наконец она извлекает бумажку в сто донгов и кладет ее на стол. Ба тотчас, взмахнув рукой, сметает ее на пол вместе с пресс-папье.