Когда дует северный ветер
Шрифт:
Значит, все! Отнесла она фотографию мужа на базар, заказала художнику портрет большой нарисовать и алтарь поставила — память покойного чтить.
Когда муж уходил, она плакала. Когда письмо от него из Ашау пришло, плакала. Плакала, получив похоронку. И когда сосед печальную весть подтвердил, плакала. Она плакала все время, и слезы ее на иссякали. В тот день, когда алтарь ставила и ни на что уже больше не надеялась, плакала сильнее прежнего.
Но однажды тетушка Тин — бог знает куда она шла — заглянула к Доан — вроде бы справиться о здоровье ребенка.
— Ну как, получила известие? — спросила ее невзначай повитуха.
— Какое еще
— Муж-то твой жив.
Доан побелела вся, оцепенела и уставилась на старуху. Потом к ней вернулся дар речи:
— Откуда вы знаете, тетя?.. Это правда? Правда, тетя Тин?
От радости у нее дух захватило.
— Сядь-ка да успокойся, — сказала тетушка Тин. — Расскажу тебе приятную эту историю от начала до конца.
— Хорошо, тетя, я сяду. И ты, сынок, сиди смирно, послушай бабушку.
Но сама она никак не могла успокоиться. Сказала, что сядет, а все стояла с малышом на руках и уговаривала его сидеть спокойно.
— Вчера вечером, — начала тетушка Тин, — зашла я к жене Бай Тха, знаешь — на хуторе, что на другой стороне. Встретила у нее Шау.
— Какую Шау, тетя Тин?
— Шау Линь, какую ж еще.
— Вы видели Шау Линь? Она здорова? Как вы могли с нею встретиться там, на хуторе?
— Хутор-то наполовину наш, наполовину ихний.
— А дальше что? Про мужа откуда узнали?
— Шау, доченька моя, попросила передать тебе: муж твой жив. Вовсе он не убит, его Освободительная армия в плен взяла.
— Это правда, тетя Тин? Что же дальше-то? Шау видела моего мужа, тетя?
— Мужа твоего взяли в плен далеко отсюда, где же Шау могла его видеть? А узнала она обо всем вот как. Она ведь отрядом командует, и там у них есть радио такое — звук записывает. Ну, Шау, доченька моя, и поручила Тхань каждый день радио слушать, за новостями следить. Тхань, стало быть, и услыхала, как муж твой вам с сыном весть подает…
— Он сам… Сам по радио говорил, да, тетя? И голос его? Слышишь, сынок, что бабушка говорит?
— Я-то лично радио это не слышала. Сказать ничего не могу. Но Шау, она боялась, ты на слово не поверишь, и послала тебе вот это.
— Что это, тетя Тин?
Доан следила не отрываясь за руками тетушки Тин, а та не спеша извлекла из сумки какую-то вещь, завернутую в красный полосатый платок, в каких обычно носят бетель. Развернула его.
— Это и есть пленка, на ней голос записан. Все, что твой муж сказал, — здесь.
Доан робко протянула руку за пленкой. «Точь-в-точь, — подумала старуха, — как дитя голодное тянется за пирожком». Взяла и, держа на ладони катушку с пленкой цвета тараканьего крыла, глядела на нее, не моргая, тяжело дыша. Потом поднесла пленку к уху.
— Даже не знаю, тетя, у кого взять радио, чтоб послушать?
— А ты припомни, неужто на хуторе у вас ни у кого нету?
— Есть-то у многих, да люди все не наши.
— Давай тогда так сделаем. Если некого будет попросить, бери сына и приходи к Бай Тха. Они сговорятся с Шау, и она принесет машинку.
— Это удобней всего. А вы, тетя Тин, передайте, пожалуйста, Шау Линь мою просьбу.
— В чем, в чем, а в этом помогу тебе. Прикинь-ка, когда ты сможешь зайти к Бай Тха?
— Сегодня вечером нельзя, тетя Тин? Очень уж мне невтерпеж. Помогите, сделайте милость.
— Дай-ка подумать. Ладно, будь по-твоему.
Тем же вечером Доан одолжила у соседей лодку с подвесным мотором, и они с тетушкой Тин отправились на хутор к супругам Бай Тха.
Черный транзисторный
— Я, Хюинь Ван Шон, обращаюсь к жене Ле Тхи Доан из общины Михыонг в провинции Лонгтяуша. Дорогие, любимые жена и сын. Во время карательной операции в лесу возле базы Ашау я был взят в плен Освободительной армией. Но Национальный фронт освобождения и Временное революционное правительство Республики Южный Вьетнам великодушно простили мне мою вину. Со мной хорошо обращаются, кормят вдоволь, дали возможность учиться, чтоб разобрался, на чьей стороне справедливость и правда. Сегодня с помощью радиостанции «Освобождение» могу подать весть тебе и сыну, отцу с матерью и всей родне, твоей и моей, чтобы вы не беспокоились обо мне. Не переживай из-за меня, дорогая, береги здоровье. Старайся, чтобы сын рос большим и умным. Уже недалек день, когда я вернусь к вам. Передавай от меня привет родителям и всем близким, всем нашим соседям. Целую тебя и сына. Хюинь Ван Шон…
По щекам Доан текли слезы.
— Тхань, дай послушать еще раз! — сказала она.
Пленка закрутилась снова. И повторилось это семь раз.
Домой она вернулась за полночь. Но ей не спалось, и она побежала искать Тонга. Шон, ее муж, с Тонгом двоюродные братья, но любили друг друга как родные. Она поделилась с ним радостной вестью. А еще через несколько дней привела его повидаться с Шау Линь, когда та остановилась у нее в доме.
Нынче вечером Тонг обещал привести двух своих дружков из «гражданской охраны» — встретиться с Шау.
Итак, Доан зажгла для вида благовонные палочки на алтаре, уложила ребенка в гамак, укачала его и отнесла во внутреннюю комнату, передав на попечение Шау.
А сама стала прибирать в доме. Дом ее был невелик, стоял он на земляном фундаменте в середине хутора у самой дороги. Он поделен был на две комнаты: внутренняя служила одновременно спальней и кухней, во внешней помещалась лавка и распивочная. Здесь в беспорядке громоздились корзины, коробки, кувшины, бутылки. На бечевках, протянутых вдоль окна, висели завернутые в листья новогодние пироги, лепешки из муки, смешанной с яйцами и мякотью кокоса, школьные тетрадки. В тесном помещении дух захватывало от смеси едких запахов чеснока, лука, соевого и рыбного соусов… Но в глазах посетителей заведения — гулящих парней и мужчин — неудобства эти ничего не значили рядом с достоинствами хозяйки, молодой пригожей вдовушки, что жила здесь одна — сын-то ее был совсем мал. Поэтому завсегдатаи, в особенности молодцы из «гражданской охраны», с утра до ночи, куда бы ни шли, по пути непременно заглянут к Доан. В заведении не было ни стола, ни скамеек, один лишь узкий бамбуковый топчан стоял перед алтарем» Но посетители и без мебели не тужили: усядутся в кружок на полу, похлопают друг друга по ляжкам, пропустят стопку-другую и довольны — дальше некуда. Иные, кто поразгульней, выпив, подманивали Доан, делали ей недвусмысленные намеки. Ах, как хотелось ей выставить их за дверь, но от них-то и было больше всего дохода. А пропьются — ведут к ней денежных дружков своих. Каждый вечер шумят, гуляют допоздна. Частенько приходилось выпроваживать их среди ночи: