Когда дует северный ветер

Нгуен Куанг Шанг

— Верно, — заявил Сэ. — Вы, сестра, прямо мои мысли высказываете. Я вот держу ихнее оружие, но по ночам, как выйдем в караул, жду не дождусь, когда же наши придут…

На этот раз Шань не стал подталкивать исподтишка, а ущипнул, да так, что тот подскочил от боли.

— Кончай перебивать сестру! — возмутился Шань. — Слова ей не даешь сказать.

Сэ, опустив голову, умолк.

— Я решила увидеться с вами сегодня, хочу дать вам совет.

— Да-да, — снова заговорил Сэ, — если мы в чем не правы, сестра, вы вразумите нас.

— Советую вам обоим бросить пить.

— Мы ведь, сестра, не пьяницы. Так, выпиваем развлечения ради — тоску разогнать.

— Понимаю,

но дело это такое — втянетесь еще, спиваться начнете, враг вас к рукам и приберет. Вы и опомниться не успеете.

— Ясно…

— И еще: кончайте вы за барахлом гоняться, хвалиться часами да приемниками. Тут никаких денег не хватит. У родителей тянуть начнете, не окажется и у них — что тогда? Разве мало таких, кто из-за приемников с часами и мотоциклов «хонда» к врагам в кабалу пошли? Оно ведь как бывает: раз обратишься к ним, другой — а там уже и не вырвешься, холуем ихним станешь, предателем. У нас вон в деревне… Да что говорить, сами знаете. Вы избегайте их.

— Мы их и сами не любим.

— Прекрасно, я рада за вас.

Шау стала рассказывать им о революционных идеалах, которым должна следовать молодежь, о стоящих перед нею задачах. И хотя они оба слыхали все это не раз, но сегодня те же самые слова звучали по-особому: ведь они исходили от Шау Линь, которую они уважали и чтили как старшую сестру, восхищались и гордились ею. Им казалось, будто слышат они такое впервые…

— Подумайте, поразмыслите еще над тем, что я вам говорила.

— Да-да.

— Вот почему я вам не дала больше водки, — вмешалась Доан, — думаю, вы не рассердитесь. А теперь скажите, кто из вас хочет вступить в партизаны к сестре нашей Шау?

— В этом деле, — добавила Шау, — никто никого не неволит. Сами все обмозгуйте, взвесьте.

— Я свое слово сказал, — отвечал Шань. — Как Тонг, так и я.

— Ну а ты, Сэ? — спросила Доан.

— Да хоть Тонг бы с Шанем не пошли, я один пойду.

Шань опять ткнул его локтем в бок. Они наконец решились поднять головы, увидели на лице Шау улыбку и, снова опустив глаза, заулыбались сами, взявшись за руки.

Глава 24

«Месяц седьмой — волна за волной захлестывают берега…» Так поется в песне, и так бывает из года в год: после нескончаемых проливных дождей к полнолунию — пятнадцатому числу седьмого месяца — поднимается вода в Меконге. Она перехлестывает через берега, дамбы, межи, течет по дорогам, бежит меж сваями домов. Речные воды смешиваются с водой, стоящей на полях. А дожди все льют и льют. И вода прибывает не по дням, а по часам. К следующему полнолунию — пятнадцатому числу восьмого месяца — паводок поднимается еще выше. Пока наконец к полнолунию девятого месяца вода не разольется по всей необъятной Тростниковой долине. Такова извечная жизнь этой реки, ветров и дождей, здешней земли и неба. Рыба из огромного озера Тонлесап, следуя за водой, скатывается на поля. Рис, омываемый прохладной водою, тянется ввысь следом за нею, свежей зеленью переливаясь над ее гладью. Зацветают кусты, разбросанные купами по полям, ярко-желтые гроздья лепестков отражаются в воде.

Сильное течение унесло с полей шалаши и будки. Убежища и окопы затоплены паводком. Мы живем и воюем на воде. Нынче утром я впервые участвую в бою посреди залитого водой поля.

Едва над водной гладью поднялось солнце, мы услышали гул моторов. Катера сайгонских войск! И вот уже двенадцать машин на подводных крыльях — по два солдата в каждой, — разбившись на четыре звена, каждое построено клином, мчатся со стороны поросшего деревьями берега реки в глубь поля, как двенадцать стрел,

сорвавшихся с тетивы. Моторы завывают, под носами катеров вздымаются гигантские буруны белой пены. По небу впереди них плывет «старая ведьма». Вот она приглушает двигатель, снижается и стреляет ракетой по одному из садов.

Возле садов в пяти лодках располагается партизанский отряд. Дистанция между лодками метров двести-триста, вся боевая линия составляет примерно километр.

Катера на полном ходу ведут огонь. Их теперь уже ясно видно.

— Можно стрелять, Ут До?

Я сижу на носу лодки с автоматом, оставленным мне Намом. От неприятеля меня заслоняет ствол мангового дерева.

— Подождите еще немного, не горячитесь!

Я, в общем-то, и не горячусь нисколько. Просто в таких боях мне участвовать не приходилось. А с непривычки всегда хочется поскорее открыть огонь. Минуты ожидания тянутся удивительно долго.

При такой скорости катеров кажется: еще миг — и они будут у самых садов. Но вдруг головная машина напоролась на натянутый под водой стальной провод и опрокинулась вверх дном. Двое солдат барахтаются в воде. Я не успеваю даже выстрелить. Лодка Тяу ближе к ним, и он стреляет первым. Два других катера первого звена тоже натыкаются на проволоку, но не переворачиваются, а волей-неволей скользят вдоль нее прямо к садам — там их ждут гранаты и мины, прикрепленные к веткам прибрежных деревьев и поставленные под водой. Тотчас, лаская наш слух, громыхают взрывы. Остальные катера, к великому моему удивлению, поворачивают вспять, включают моторы на полную мощность и, преследуемые вереницей высоченных волн, уносятся прочь. Не успел я и глазом моргнуть, как они исчезли на фоне заросшего деревьями берега реки. Над местом водной баталии остается лишь «старая ведьма». Расстреляв весь боезапас, она кружится, не понимая, что, собственно, произошло.

Через какое-то время появляются три вертолета и, словно разбрасывая камешки, начинают бить очередями по воде. Стоит им открыть огонь, мы — все разом — ныряем поглубже. Кончается обстрел — всплываем, хватаем ртом воздух и погружаемся снова. Вертолеты бьют по садам. Листва лохматится, осыпается, но водная гладь по-прежнему невозмутима. Стреляют вертолеты обильно и долго — так иной раз мочатся буйволы. Проходит час, другой, пока они наконец улетят.

Едва они уходят, все пять партизанских лодок вновь собираются, причалив под манговым деревом близ дома старого Хая. Тяу и Тхон восседают в дощанике, сколоченном из трех тесин, длинном, будто ткацкий челнок, юрком и быстром, как стрела. Лам, Тхань и Туйет сидят в ялике, неповоротливом и степенном, как броненосец. Тха с Зунгом правят двухвесельной лодкой, на каких ходят обычно в Кантхо: один гребет на носу, другой — на корме, глянешь на них — душа радуется. У Бэ, Куйена и Ут Чам — челнок из трех досок и по короткому широкому гребку на каждого.

Обсудив итоги боя и сделав кое-какие выводы на будущее, партизаны разъезжаются — каждая лодка в свою сторону.

Мы с Ут До сперва причаливаем у самого дома дядюшки Хая: пропустить по стопке рисовой водки для согрева. Потом отправляемся на свой НП. У нас тоже ял — большой, с высоко поднятым носом — для плавания по широким быстрым рекам. Как и другие лодки в отряде, он оборудован всем необходимым. На носу бруствер из стволов банана, обмазанных глиной, — защита от пуль, осколков снарядов и шариковых бомб. Есть очаг, запас дров, посуда, рис и прочие съестные припасы, одежда, пара удочек, для души — струнный инструмент танг, ну и, конечно, два весла и два длинных шеста. Словом, целое семейное хозяйство и — сверх обычной утвари — на каждого по винтовке и по корзине гранат.