Когда дует северный ветер
Шрифт:
— Все, гости дорогие, пить больше нечего. Приходите завтра вечером.
— Ну, коли так, здесь и заночуем! Завтра гульнем с утра пораньше.
— Что вы на нас коситесь так зло, сестрица?
— Ладно, ребята, пойдем! Ночь на дворе.
— «Гуд-бай», сестричка!
Случалось, кто-то хватал ее за руку и, бормоча со светским шиком «бон-суар», норовил облобызать ручку.
Она готова была сгореть со стыда. Но что поделаешь! Правда, с того вечера, как Шау дала ей послушать заветную пленку, Доан стала тверже, крепче духом. В глазах этой швали она по-прежнему вдова солдата, павшего на поле брани. Ей их бояться нечего. А для своих и муж, и сама она — близкие
Подметя пол, вытряхнув циновки, она выглянула за дверь и сразу побежала назад, к перегородке:
— Эй, Шау, они идут!
Первый гость, в нейлоновом дождевике, наброшенном на плечи, с опущенной дулом вниз винтовкой на ремне, спросил с порога:
— Найдется чем повеселить душу, сестрица?
— Сколько вас-то?
— Всего трое.
— Заходите.
Трое парней из «гражданской охраны» сняли дождевики, кинули их на пол у двери и вошли в дом. Первый — Сэ, за ним — Шань, третий — Тонг. Неразлучная троица.
— А днем говорили, у вас водка кончилась и вечером будет закрыто, — сказал Шань.
— Для кого кончилась, а для нас — нет! — подмигнул ему Сэ.
— Да-да, только для вас троих. Если кто спросит — выпивку вы принесли с собой. И никого больше не приглашайте, опять шум начнется. Закрой дверь, Тонг.
Каждый из гостей водрузил на бамбуковый топчан по транзистору «Нэшнл Панасоник» [34] — черный принадлежал Сэ, два красных — соответственно остальным.
34
Название японской радиоэлектронной фирмы.
Затем и трое радиовладельцев уселись на топчан — каждый в своем углу.
Доан расстелила на циновке газету, поставила на нее бутылку рисовой водки, тарелку с вялеными креветками и маринованным луком и три стопки.
— Есть еще сушеная рыба шат, — сказала она, — если кто захочет, могу поджарить.
Сэ протянул руку к тарелке, взяв креветку, запрокинул голову, разинул рот, бросил в него креветку и задвигал челюстями.
— Эй, Сэ! Поймал бы песню старинную. Дождь льет, тощища!
— По какому приемнику? — спросил Сэ.
— По твоему! — ответил Шань.
Сэ ухмыльнулся. Спрашивал он просто так, для виду. Если не его приемник включить, то чей? В деревне теперь, стоит сойтись парням, сразу соревнование затеют: не в силе состязаются, не в смекалке — бахвалятся друг перед дружкой вещами, часами, транзисторами. Сравнивают приемники — чей лучше? Мерилом служат вовсе не реальные достоинства аппарата: количество транзисторов, число диапазонов или качество приема. В технике здесь никто не разбирается. Все решают сами участники. Главный критерий у них — громкость: чей приемник всех заглушит, тот и наилучший. Потом учитывалась длина антенны: у какого из транзисторов в антенне больше выдвижных коленец, тот и получше. И наконец, третье: который приемник — сколько его ни включай, ни выключай — сразу дает любой звук, что высокий, что низкий, без затухания, тот лучше прочих. Ну а на «конкурсе» часов требования росли не по дням, а по часам. Еще не так давно их просто клали в воду: не станут — значит, лучшие. Но это сразу устарело. Теперь хронометры с маху швыряли на булыжную мостовую: которые после этого шли, объявлялись наипервейшими. Однако в конце концов возобладало испытание огнем. Часы кидают в костер: не почернеют, не обгорят, не выйдут из строя — слава часам, слава владельцу!
Сегодняшняя троица —
Гордый своим аппаратом, Сэ восседал, поджав ноги, поставив приемник на бедро; щелкал переключателем диапазонов, гонял взад-вперед стрелку по шкале. Что только не попадалось ему в эфире: Ханой, радиостанция «Освобождение», Сайгон, армейские станции! Он снова щелкал, крутил, вертел — шестисложных старинных песен не было, хоть убей. Шань ликовал.
— Ну и ну, пить водку в такую дождливую ночь и чтоб не поймать по этому знаменитому «ящику» задушевную старую песню! — Он брезгливо оттопырил нижнюю губу и продолжал: — Да я на твоем месте вышвырнул бы его пинком за дверь.
— Если ты такой мастак, — расхохотался Сэ, — включай свою кастрюлю!
— Ха, у меня бы этот «ящик» запел старую песню в любую минуту. Чикаешься там…
— Да если станция не передает твои песни, как он их может поймать?
— И передает… и поймать можно.
— Трепло!
— Погоди — увидишь. На Новый год заведу себе аппарат: захочешь услышать душевную песню — уважу по первому требованию. Проснешься среди ночи, ни одна станция не работает, а он тебе споет.
— Ладно, хватит трепаться, пей лучше! — Сэ отставил приемник в сторону и потянулся за стопкой.
— Я дело говорю. Ты не видал и не знаешь.
— Это я-то не видел?
— И где ты его углядел?
— В Сайгоне, где же еще!
— А большой он?
— Да с наш общинный дом будет.
— Ой, мама родная!
— И в середке целая труппа — певцы, музыканты…
Тут Шань уразумел: Сэ просто смеется над ним. И захохотал принужденно:
— Ха-ха! Ну и балда… Я говорю о приемнике с магнитофоном.
— А-а… Я-то думал… — Сэ, взяв стопку, закивал в ответ. — Через год и у меня такой аппарат будет… Давай пей, Тонг!
Тонг до сих пор и словом не обмолвился, думал о чем-то своем. А ведь их «триумвират» гражданских стражей завел уже некий ритуал: в начале пирушки — разговор о приемниках (у других все начиналось с часов или японских мотоциклов «хонда»).
Так и не поймав по радио старинных песен, они отложили транзисторы в сторону и начали пить.
Доан присела на краешек топчана. Раньше, еще пару дней назад, хоть до чертиков надерутся — ей даже в радость было. А теперь вот глядит на них и почему-то жалеет. Сэ ведь едва восемнадцать стукнуло, Шаню — девятнадцать, Тонг — его ровесник; ни одному и двадцати-то нет, а с виду — ну прямо забулдыги. У Сэ вон даже приемы особые: поднимет согнутый локоть вровень с плечом, поднесет стопку к губам и споловинит одним духом. Трижды осушат стойки, и поллитровка пуста. Каждый во время пьянки меняется на глазах… Доан изучила повадки каждого «клиента». Тот же Сэ, к примеру, напивается в три стадии. Когда явится только — трещит без умолку, дергается, как креветка, а чуть поддаст — побледнеет, надуется и молчит. Это, считай, первая стадия. Выпьет еще и опять разговорчив, мочи нет; но все шепотком да на ухо. Бормочет, сипит — ничего не понять, и вдруг воскликнет «однако!», а там снова шепчет, покуда не повторит свое «однако!» — раз, и другой, и третий. Эта стадия — вторая. Напоследок же он орет в голос и хлопает всех по плечу, пока не рухнет без памяти… Шань, по натуре немногословный, как примет водочки, болтает, хохочет, бранится — рта не закрывает…