Когда гаснут звезды

Ааронс Кэрри

– Я думаю о каждом из этих детей, как о драгоценной звезде. Жизнь на земле может быть короткой, но их время, проведенное в огромной, большой мистической вселенной, еще далеко от завершения. Возможно, они уже догорают для нас, возможно, скоро мы не сможем увидеть их сияние, но они всегда будут светить, глядя на нас, когда оживает ночное небо.

И вот тогда я понимаю, какой же я гребаный дурак. И был им на протяжении восьми лет. Потому что так и не смог по-настоящему узнать Деми, а эта женщина явно гораздо большее, чем я могу себе представить.

Я чертов идиот, и сожаление, и ненависть к себе бьют меня под дых. Как можно быть настолько слепым, чтобы смотреть сквозь пальцы на женщину, которая так

смотрит на смерть? Которая охотно знакомится с невинными детьми, борющимися с самыми ужасными болезнями. Большинство людей бросили бы на них сочувственный взгляд и пошли бы дальше, не в силах справиться с огромной печалью, которую таит в себе жизнь этих детей. Но Деми... она сидит с ними на процедурах еще долгое время после исполнения их желаний. У меня такое чувство, что она постоянно проверяет свои прошлые семьи, а также знакомится с новыми, чтобы воплотить мечты детей в реальность.

И то, как она описывает смерть... я надеюсь, что мои родители пережили это таким образом, как только что рассказала Деми.

– Это... это прекрасно.
– Мне приходится сдерживать эмоции.

Деми настороженно смотрит на меня, как будто ждет, что я начну насмехаться над ней. Но это не так. Мы не виделись восемь лет, и есть вероятность, что она понятия не имеет о смерти моих родителей, в то время как я получил известие об их гибели, когда был знаменит. Честно говоря, я никогда не открывался настолько, чтобы рассказать ей о них. Был слишком занят тем, что звонил ей в три часа ночи, чтобы быстро потрахаться.

– Мне жаль, что мы так и не поговорили тогда. Я был идиотом, и мне следовало относиться к тебе лучше. Мы действительно могли бы узнать друг друга получше.

Удивляюсь, когда Деми хмыкает, но, когда встречаюсь с ней взглядом, вижу в ней лишь горечь и сталь.

– Я знала тебя, Пакстон. Твой день рождения одиннадцатого марта, ты вырос в Род-Айленде и играл во все виды спорта под солнцем, прежде чем заняться футболом. Думаю, у тебя есть один брат, хотя ты никогда особо не говорил о своей семье. Ты предпочитаешь Sam Adams любому другому пиву, можешь выбить дурь из любого на конкурсе караоке и на самом деле неплохо разбираешься в математике, хотя никогда бы не признался в этом своим приятелям в те времена. Ты стирал простыни только в «Тайд», не знаю почему, но это было единственное моющее средство в твоем шкафу. Ты любишь зубную пасту Crest и ненавидишь одеколон, если только он не настолько слабый, что ты едва чувствуешь его запах. Я знала тебя; я брала любую информацию, которую ты готов был раскрыть, и хранила ее на случай, если однажды ты решишь захотеть меня по-настоящему. И тогда смогла бы делать для тебя все те вещи, которые делают подружки для своих парней.

Шок и агония бушуют в моих венах... Я гребаный мудак. Как только собираюсь извиниться, Деми обрывает меня:

– Не утруждайся, уже много лет прошло. Просто помни, что я тебя знала, а ты не удосужился даже выучить мое второе имя.
– С этими словами она встает из-за стола и поворачивается на каблуках. Секунду спустя она возвращается. Не говоря ни слова, бросает на стол несколько двадцатидолларовых купюр.

Это обжигает. Потому что эта женщина так низко обо мне думает, что даже не позволяет мне заплатить за ужин, чтобы компенсировать годы жестокого обращения, которое я заставил ее вынести.

ГЛАВА 11

ДЕМИ

Зачем я это сделала?

Восемь лет. Восемь прекрасных лет я прожила, не произнося его имени. Прошло, по меньшей мере, три года с тех пор, как мне перестало мерещиться его лицо хотя бы раз в день. Я была в порядке, была стабильна.

А потом мне пришлось стать мазохисткой, разделить с ним трапезу и таять, когда он

говорил. Я чувствовала, что срываюсь прямо между нашими первыми блюдами и десертом. Вот почему мне было необходимо поставить его на место, чтобы вернуть себя в теперь уже привычное состояние. Потому что то, что я сказала, было правдой. Мне казалось важным собирать все сведения, что он готов был мне предоставить. Я знала его изнутри. А Пакстон не знал меня ни капли. Он был причиной, по которой я не могла влюбиться ни в кого другого, не тогда, когда меня так долго отвергал единственный мужчина, которого слепо любила. Даже когда кто-то искренне любил меня, со всеми моими недостатками, я не могла ответить взимностью. Сразу подумала о Закари... о том, чего давно не делала. Четыре года назад, когда моя назойливая мать не могла больше терпеть, что я никого не приводила на Хануку, она свела меня с сыном женщины из их синагоги. Он был евреем, высоким, смуглым и красивым, у него была хорошая работа в ресторанном секторе. Зак был обаятельным и внимательным, именно такой парень мне был нужен. Он открывал двери, готовил ужин, присылал мне цветы в офис. Поэтому, когда он сделал мне предложение через год после нашего знакомства, я ответила «да». Хотя мое сердце даже не дрогнуло, но разум понимал, что так будет правильно. Что Закари будет хорошим мужем, и мне не обязательно быть безумно влюбленной, чтобы быть счастливой.

Только... когда через две недели моя мама приехала со свадебными журналами, образцами фаты и номером лучшей пекарни в городе... то сразу пришло осознание, что ничего не получится. Мои стены все еще были подняты, я все еще ничего не чувствовала. И я не была таким ужасным человеком, как Пакстон Шоу, я бы никогда не хотела навсегда привязать к себе того, кого не любила. На своем опыте знала, какая это ужасная судьба.

Так почему же я пошла на ужин с Пакстоном вчера вечером? Ведь прекрасно понимала, что он за человек, и все же я была под его чарами. Все эти годы спустя.

Мы были не более чем мгновенной вспышкой. Несколько жарких часов умопомрачительного секса и разговоры в подушку. Пакстон заставлял меня дрожать так, как никто другой не мог и никогда не смог бы. Но в том-то и дело, что парень, который заставляет вас чувствовать себя как можно лучше, никогда не склонен к самоотверженности.

Все эти годы я жила в стабильности, но с Пакстоном я отбросила все условности. Видимо, как бы мне ни хотелось отрицать это, мое сердце хотело безумия.

Вот почему я сидела в этой чертовой коробке, высоко на стадионе «Гепардов», притворяясь, что не пытаюсь украдкой взглянуть на него, бегающему по поле.

– Попробуйте кокосовые креветки, они очень вкусные.
– Джина подходит с тарелкой, уставленной пальчиковой едой.

– Ты - бездонная яма. Если бы я это съела, мне пришлось бы ходить на десять занятий по велоспорту.
– Фарра закатывает глаза и потягивает бокал Шардоне, который держит в руке.

Фарра была помешана на тренировках. В то время как я наслаждалась хорошей пробежкой, она проводила каждое утро на самых интенсивных тренировках, которые предлагал город. А еще была Джина, которая весила девяносто фунтов и могла съесть все, что захочет. Я была где-то посередине.

Я до сих пор не уверена, почему согласилась прийти на эту игру, хотя было бы невежливо отказываться от билетов, которые генеральный менеджер «Гепардов» прислал лично после всей хорошей прессы, которую мы принесли команде благодаря желанию Райана Гюнтера. И мне хотелось доказать себе, что наличие моего бывшего увлечения, потому что он никогда не позволял мне называть его бойфрендом, в моем городе не ограничит меня в том, куда я могу пойти.

В третьей четверти «Гепарды» выигрывали со счетом 14:3, а я всю игру попеременно потягивала бокал восхитительного «Каберне» из бесплатного бара и пыталась казаться незаинтересованной происходящим на поле.