Когда исчезает страх
Шрифт:
Один из «фокке-вульфов» не отставал от горящей машины; он зашел снизу и с близкого расстояния принялся стрелять.
Ян ринулся на неотвязчивого «фокке-вульфа» и обрушил на него огонь своих пулеметов.
Гитлеровец решил увернуться от «китти-хаука» крутой спиралью. Но, сделав два витка, отказался от рискованного маневра: высота уже была небольшой, он мог врезаться в землю. Гитлеровец стал бросать самолет из стороны в сторону, чтобы не дать Ширвису вести прицельный огонь. При этом немец стремился набрать высоту и прорваться к своим.
— Выходи наперерез, — приказал Ян ведомому. — Не давай вихлять, — уйдет.
«Фокке-вульф», попав между двух огней, растерялся. И тут его настигли: сперва снаряд, а затем — длинная пулеметная очередь.
Задымившийся «фокке-вульф» вошел в последнюю спираль и, ударившись о землю, разлетелся на куски.
Круто набирая высоту, Ян стал обшаривать глазами небо: не летает ли еще самолет Кочеванова? Но его нигде не было видно.
— «Одиннадцатый»! Кирюш! — кричал Ян. — Как вышел?
Кирилл молчал. Что с ним? Не вынужденная ли посадка? А может, ранен? На парашюте никто не спускался. Неужели авария?
— «Одиннадцатый», подай голос! Жив ли ты? «Одиннадцатый»! Кирюш!..
— «Одиннадцатый» загасил пламя, я видел, — ответил ведомый Кочеванова, старший сержант Стрельцов. — Я его потерял в облаке. Связь прервана. Не знаю, как быть.
— «Двенадцатый»! Отходите со всеми, — приказал Стрельцову Ширвис. — Мы ведем наблюдение.
«Фокке-вульфы», дравшиеся с кочевановской группой, исчезли: они словно растворились в сероватом облачном небе.
«Может, погнались? Нет, по времени у них тоже должно кончаться горючее, — убеждал себя Ян. — А Кириллу, видно, досталось. Он не зря набирал высоту. Если удалось уйти тысяч на пять, то перевалит на нашу сторону… выкрутится».
Пора было прикрывать катерников, они уже подбирали вышедших к морю разведчиков. Недавно прибывшие «фокке-вульфы» кружили над Малыми бухтами, перестраиваясь для атаки на катера.
— Внимание! Все за мной! — приказал Ширвис. — Атакуем с ходу.
И вновь завязался бой, похожий на предыдущий. Ревущие машины закружили, засновали, увертываясь от огненных потоков пуль и снарядов, одновременно норовя поймать в прицел противника.
Ян напрягался до предела. Он, как командир группы, обязан был видеть все, что творится вокруг. Ширвис то предупреждал товарищей о грозящей опасности, то отдавал короткие приказы, то бросался в самое пекло, чтобы вызволить кого-нибудь из беды. Он взмывал вверх, отвесно падал и резко выходил из пикирования. От сильных перегрузок у Ширвиса порой темнело в глазах, но это быстро проходило. Ян опять приникал к окуляру прицела, улавливая фюзеляжи с черными крестами, стрелял, не интересуясь результатами, бросался к новым целям.
Его ведомый почти неотступно следовал за ним. Сержант обладал поразительным чутьем: он знал характер Ширвиса, угадывал, что предпримет командир, и если не повторял его непостижимых маневров, то обязательно выходил в такое место, где опять оказывался за хвостом машины ведущего.
Ян погнался за «фокке-вульфом», не сбросившим бомбы. Он хорошо видел его в прицел: до противника оставалось не более полутораста метров. Машинально толкнув сектор газа за защелку, Ширвис затаил дыхание и затем нажал на гашетку. Его пулеметы выпустили пой светящихся пуль, похожих на пчел, и захлебнулись…
— Ч-черт! — выругался Ян. — Кончился боезапас.
Приказав ведомому выйти вперед, Ширвис стал прикрывать его и осматриваться.
На скалистом берегу никого из десантников не осталось. Они уже перебрались на «морские охотники».
«Почему же катера не уходят? Чего они мешкают? — не мог понять Ян. — Ага! Появились новые самолеты. Девять «мессеров». Они опасны и для нас».
Доложив об этом штабу полка, Ширвис приказал товарищам собраться над Малыми бухтами и построиться в оборонительный круг.
Он хотел было направиться к своей группе, но два «стодесятых» пошли на него в лобовую атаку. Навстречу полетели разноцветные огненные шарики. Они проносились слева и справа и казались безобидными, словно «шутихи» фейерверка.
«Не отворачивать!.. Не отворачивать! — приказал себе Ширвис. — Рубани хоть винтом, раз нечем стрелять».
Наверное, он таранил бы левого «мессершмитта», если бы яркая вспышка не заставила инстинктивно зажмуриться, невольно пригнуться и толкнуть ручку управления.
Прямое попадание! На какое-то мгновение Ян растерялся. Но его руки действовали инстинктивно: они вывели самолет из штопора.
«Китти-хаук» Ширвиса восходящей спиралью устремился к кучевым облакам.
— «Шестой»! «Шестой!» — услышал Ян в наушники. — У вас показалось пламя.
Ширвис и сам заметил, как из левой плоскости, изрешеченной осколками и пулями, вместе с огнем вырвался клуб черного дыма. В кабине резко запахло порохом и жженой резиной. Трудно стало дышать.
«Вот я и попался!» — подумал Ян.
Он почти механически, словно в бреду, открыл фонарь кабины. Смятый фонарь тотчас же сорвало воздушным потоком.
Ян хотел сообщить товарищам, что вынужден покинуть их, и вдруг ощутил режущую боль внутри, от которой захватило дыхание.
«Ранен в грудь, надо домой… скорей домой, только бы не потерять сознание».
Его сердце, казалось разбухало. Очки вдруг запотели. В них невозможно было что-либо разглядеть. Коротким движением Ян сорвал с глаз очки и подставил гудящую голову под холодную струю воздуха. От этого ему стало легче. Он мог собраться с мыслями.