Когда мир изменился
Шрифт:
…Ссутуленные «слуги» Града грехов вблизи и впрямь весьма походили на смесь человека с муравьем. Вытянутое вперёд-вниз лицо, широкие плечи, узкая талия, тёмная кожа, блестящая, словно хитиновый панцирь насекомого.
И так же, как муравьи, были очень заняты и обитатели Города грехов. Тащили вверх по лестницам свои невеликий груз, исчезали в тёмных проёмах, одинаковые, неразличимые…
— Чувствуете, как гуляет здесь сила, синьоры? — маэтро Гольдони пугливо озирался, втянув голову в плечи. — Какие порывы… то с одной стороны, то с другой… так в костях и отдается!
— Зло, —
— А крылатые твари?
— Их пока не видно. А потому…
— А потому вперёд, пока те не появились! — некромант чётко ощущал тягу амулета. Заклятия маэстро Гольдони работали. Или, во всяком случае, создавали такое впечатление; а вот куда они приведут — другой вопрос.
На расстоянии вытянутой руки тёк живой поток, но никто из прислужников Града грехов по-прежнему не поворачивал головы, не смотрел на незваных гостей.
— Так и с муравьями, точно, — негромко сказал отец Виллем. — Стой рядом с их тропой, но не вмешивайся, и они тебя не тронут…
— Нам придётся вмешаться, — Фесс взял глефу наизготовку.
— Не стоит к ним лезть. Смотрите, уступы не такие высокие, спустимся, — предложила Ньес.
Никто не возразил, даже маэстро.
…Они спустились в глубокое, полутёмное ущелье здешней «улицы».
Здесь точно так же шуршали по гладкому камню бесчисленные ноги сгорбленых слуг. Точно так же несли они — каждый! — мелкие бессмысленные предметы. Единственное отличие от потока на ступенях пирамиды — время от времени из тёмных разинутых ртов — въездов на нижние уровни зиккуратов — выбирались низкие широкие повозки, запряжённые похожими на громадных гусениц существами; сами повозки доверху завалены обычными на первый взгляд мешками и коробами.
Что они везут? Куда и зачем?
Они шагнули в потом, все четверо. Горбатые слуги Града грехов их то ли не заметили, то ли не имели приказа на что бы то ни было, кроме самых простых действий.
Талисман настойчиво толкался в грудь, торопил, подгонял.
Пошли.
Пока что всё получалось на удивление просто.
«Мы идём — или нас ведут? А если ведут — то куда?»
Остальные, похоже, чувствовали то же самое, даже Ньес.
Шаги их тонули в шорохе и шаркании бесчисленных ног. Было в этом что-то жуткое, поистине непонятное — плыть в этом как бы живом и разом не-живом потоке, ощущать, как упираются в тебя бездушные и безразличные взгляды и невольно гадать — что же приключилось с этими существами, что сделало их такими?..
Прямая, как стрела, улица — такие редко встречаются в людских городах и уж точно не тянутся они до горизонта, как здесь.
И так они дошагали до перекрёстка, где талисман властно потянул их влево.
Там поднималась пирамида, куда выше и шире окрестных. Не исполинская, не «до небес», не выше тех гор, что на горизонте, но очень внушительная. Улица упиралась в широкое горло входного туннеля, поток исчезал в совсем уж непроглядном мраке; и именно туда вёл некроманта талисман.
Проехала запряжённая парой многоножек повозка. Следом за ней в темноту шагнул и
Больше всего это напоминало какой-то гигантский склад. Глаза привыкали к темноте, по сторонам угадывались пирамиды мешков и ящиков. Совсем не похоже на «логово зла и хаоса», скорее уж какие-то припортовые строения.
Шуршащие слуги растекались по сторонам, деловито прятали принесённое, брали что-то новое и пускались в дальнейший путь.
Наверх, ощутил Фесс указание амулета. Влево и вверх.
Что-то сухо щёлкнуло, вспыхнул огонь. Отец Виллем оказался запасливее остальных — и факел с собой прихватил, хоть и небольшой, и даже огниво.
— Алхимическое, между прочим! — с некоторой гордостью, несмотря ни на что, объявил маэстро Гольдони. — Моя идея!.. а этот mediocrita Гоцци украл, стащил, присвоил!..
Ему никто не ответил. Перед четвёркой раскрылась ведущая наверх лестница, стены покрыты резьбой, и изображённые тут сцены не дали бы усомниться, что они в самом сердце зла и более нигде.
Ибо картины таких мучительств и казней оттолкнули бы даже самых закоренелых лиходеев Эвиала или Мельина. И всяческие сдирания кожи, колесования с расчленениями показались бы детской забавой.
Причём резьба выполнена была необычайно искусно. На одной внутренности распяленного человека пожирала крупная змея, и по раскрытому рту, выпученным глазам, судорожно сжатым пальцам ясно было, что пытаемый жив, всё чувствует, и не имеет никаких шансов умереть, пока от него не останется одна лишь голова.
Лестница вела всё выше и выше, тени плясали на стенах; кривились в ухмылках резные маски, казалось, начинают двигаться и орудия пыток в руках палачей.
Эхо их шагов разносилось далеко; некроманту чудилось, что все эти безмолвные, так похожие на очеловеченных муравьев слуги должны кинуться следом — но те не кидались, им было всё равно. Они складывали и перекладывали бесчисленные коробочки, шкатулочки, пучки трав и иные, столь же странные объекты.
Можно представить, думал Фесс, что они раскладывают ингредиенты для какого-то невероятно сложного заклинания. Раскладывают — и тотчас меняют их местами, словно плетя запутанный узор, собирая силу в необъяснимым образом модулированные пучки. Сам некромант ничего не ощущал, никаких творимых чар; но должно же было существовать хоть какое-то объяснение!.. Город греха и впрямь не явил пока никаких «грехов» (за исключением жуткой резьбы на стенах), однако не был он и обычным городом, само собой. Все всё служители — нуждались ли они вообще в пище, в воде, во сне? Не говоря уж о размножении.
А талисман уверенно тянул и тянул некроманта вверх. Потрескивал в тишине факел, поднятый отцом Виллемом, шаркал ногами и испуганно всхлипывал бедолага мэтр Гольдони. Бесшумно ступала Ньес.
Мы совсем близко, подумал Фесс. И, поскольку нас никто не пытается остановить, скорее всего впереди уже готова засада.
— Конечно, — кивнула Ньес, выслушав его. — Если этот лич настолько хитёр, что способен нырять под землю, пробивая собой тоннели, как вы мне говорили — то неужто не мог он сработать такой талисман, что никогда бы не смог к нему вывести? Что скажете, маэстро?