Когда мы состаримся

Йокаи Мор

И упал в кресло.

Несколько минут спустя лицо его разгладилось и сделалось мраморно-ровным, мёртвенно-бесстрастным.

Со скрещёнными на груди руками застыл Лоранд меж двух мёртвых тел.

На следующий день рано поутру отправился он с гробом в дорогу, повёз домой свою скончавшуюся невесту.

Второе письмо Топанди, решившее его собственную судьбу, не было отправлено и не могло уже предупредить о приезде.

Дома получили только первое.

Только добрую весть, которая всколыхнула весь дом, всех заставила ликовать.

Как-никак Лоранда всё-таки до сих пор любили больше! Он оставался любимцем и матери и бабки. А о Деже что говорить: он как прилепился сердцем к брату, так и оставался ему верен. И добрая Фанни с удовольствием думала, что не одна будет в доме счастливой молодой женой.

С какой радостью все поджидали Лоранда!

Можно ли было сомневаться в том, что любимая им будет любима всеми? Надо ли было перечислять её добродетели — достаточным ручательством было уже одно его слово: «Люблю».

И хорошо, что своё письмо о Ципре с просьбой благословить он не успел отослать, не оскорбил дражайшее материнское сердце заключительными словами: «И если проклянёшь ту, кого я люблю…»

Проклясть ту, кого он любит?!

Как далеки были все от чего-либо подобного! Полученная весть была праздником. Старый сельский дом прибрали, переустроили заново. Деже переехал в город, уступив старшему их родовое гнездо.

Даже старейшая представительница рода сняла свой пожизненный траур, чтобы не огорчать Лорандову невесту, не напоминать ни о чём печальном. Прошлое было похоронено.

Деже рассказал о красивой цыганочке столько хорошего… И в письмах Лоранда за десять отшельнических лет было столько упоминаний об этом не избалованном вниманием сокровище, чья привязанность — единственное светлое пятно в его жизни… Теперь эти спрятанные письма вновь достали, и дотошное их перечитыванье сделалось главным занятием обеих матерей. Часто лишь какое-нибудь беглое замечание уже давало пищу для далеко идущих умозаключений, для Ципры всегда благоприятных.

«Рука провидения!..»

В первой же встрече Лоранда с девушкой и спасении от разбойника усмотрели они вещее знамение, предвестие её будущего счастья.

(И знамение успело сбыться. Но иначе: Ципра уснула счастливым вечным сном…)

Топанди извещал, что Лоранд после подачи письма немедля обвенчается с ней и отвезёт в родительский дом.

Так что легко было рассчитать день, даже час, когда они должны приехать.

Деже остался в городе подождать Лоранда, пообещав тотчас их привезти, когда бы они ни прибыли, хоть ночью.

И женщины не ложились допоздна. Сидели в ожидании на воздухе, у веранды. Была дивная, тёплая лунная ночь.

Обняв Фанни за плечи, бабушка рассказывала ей, как, много лет назад, они с невесткой вот так же ждали приезда Лоранда с братом. Но то была ужасная ночь и очень, очень грустное ожидание. Ветер шумел в акациях, тучи наперегонки неслись по небу, и собаки выли на деревне. И вот застучали колёса, и в ворота въехал воз с сеном, а в сене был спрятан гроб. Пришлось доставлять тайком: люди здесь очень суеверны, думают, что поля побьёт градом, если провезти покойника.

Ну а сейчас совсем не то. И ночь какая тихая, ни ветерка. Люди, скотина — все спят мирным сном… они одни бодрствуют. Как всё меняется!..

Но откуда ни возьмись — воз, который останавливается у ворот. Дворня сбегается открывать.

Негромкий перестук колёс — и воз въезжает. Как тогда. А за ним, взявшись за руки, как тогда, входят оба брата. Женщины бегут навстречу. Лоранда целуют, обнимают первого. У всех на устах один вопрос:

— А жена твоя?

Лоранд молча указывает на воз. Говорить он не в силах.

— Жена в гробу, — отвечает Деже за него.

XXXII. И вот мы состарились!

(Из дневника Деже)

Целых семнадцать лет минуло с тех пор, как Лоранд снова вернулся домой.

Какими мы с ним стали стариками!

Семнадцать лет уже сами по себе — время немалое, а такие тяжкие, как эти, и тем паче.

Не припомню даже, чтобы когда-нибудь люди седели так рано, как наши современники.

Провожая год ушедший, мы только и знаем, что вздыхаем: ну, слава богу, прошёл! А следующий оказывается ещё тяжелее. Вот какие настали времена.

Вера, надежда, любовь к ближнему слабеют и слабеют; скудеют и состояния, и души; силы иссякают; жизнь общественная угасает. Не с безразличием даже, а уже просто с отвращением взираем мы в будущее. [182]

Через год после кончины бедной Ципры Лоранд с оружием в руках отправился на то весёлое состязание, где главным призом служит смерть. [183] Не буду говорить о днях былой славы, какой прок? Всё равно мало уже кто их и помнит.

182

Речь идёт о мрачной поре после поражения венгерской революции 1848 г.

183

Намёк на освободительную войну 1848–1849 гг. против Австрии.

Солдатом, во всяком случае, Лоранд оказался хорошим.

Он уже от природы всегда отличался нужными для того качествами. И мужества ему было не занимать, и физической силы, и пыла, и стойкости. Так что бой, борьба сами по себе были для него отрадой, а тем более — в его душевном состоянии!

Сердце разбито; первая любовь посрамлена, втоптана в грязь; вторая в разгаре, в расцвете подсечена убийством любимой. Душа устала, пресыщена жизнью; гнетёт и тяготеющий над семьёй злой рок. Постоянно маячила перед ним жуткая участь: хочешь не хочешь, а угодишь всё-таки в конце концов в ту зияющую восьмую нишу, остававшуюся свободной.

И когда начались сражения, он воспрянул духом. Явился в военной форме и с блистающими глазами сказал, встряхнув мне руку:

— Ну, вот он, базар, где легко можно сбыть эту никчемушную, гроша не стоящую жизнь!

Свою, однако, сбыть не удалось.

Он прославился дерзкой отвагой, подвиги его удостоились поэтических дифирамбов. Известность, почести — всё ему выпало, только смерть, которой он искал, его обошла.

От батальона, в котором он начал службу, осталась едва десятая часть. И он был среди тех, кто даже раны не получил.