Когда мы танцевали на Пирсе

Тейлор Сэнди

Мама вышла и вернулась с сумочкой.

– Говорите, шестипенсовик вам разменять?

Миссис Форрест вздрогнула:

– Что?

– Вы просили разменять шестипенсовик, не так ли?

– А, да, да, просила, – вымучила миссис Форрест.

– Вам нужна мелочь на трамвай, верно? – продолжала мама.

– На трамвай?

– Мелочь, говорю, нужна для поездки на трамвае?

– Да, разумеется. Именно для этого.

Джек корчил рожи, а я старалась не рассмеяться. Еще бы, ведь я-то в отличие от Джека стояла прямо напротив его мамаши!

Еще некоторое время прошло в молчании. Никто

словно бы и не заметил великолепной школьной формы. Наконец миссис Форрест устала ждать похвал и поднялась.

– Нам пора, не то Джек опоздает на занятия. Некрасиво опаздывать в первый школьный день, не так ли?

Мы с мамой скроили сочувственные улыбочки, словно миссис Форрест говорила о нежелательности опоздания на первый спуск в шахту.

Едва за ней и Джеком закрылась дверь, мы принялись хохотать. Мама поджала губы и процедила, очень похоже копируя миссис Форрест:

– Некрасиво опаздывать в первый школьный день, не так ли?

У нас уже слезы по щекам текли от смеха. А потом я спохватилась. Вытерла глаза рукавом и спросила:

– Но ведь Джек не виноват, что у него такая мать?

– Конечно, Морин, Джек не виноват. Что до новой формы, по-моему, он в ней просто красавчик.

– И по-моему тоже, – кивнула я.

– Только напрасно наша соседка рассчитывала, что я скажу это вслух, – добавила мама.

Я ужасно боялась, что в новой школе у Джека появятся новые друзья и он больше не захочет водиться с нами. Но этого не произошло, хотя, уж конечно, миссис Форрест такую надежду лелеяла. Изменилось только одно: теперь Джек был по уши в учебе и его не выпускали гулять, пока он не сделает все задания. Мы с Моникой и Нельсоном забирались на дерево – оттуда просматривалось Джеково окно. Сам Джек нам, бывало, помашет и снова утыкается в книжку. Я его жалела. Досадно ведь чудесные, долгие вечера в начале лета сидеть взаперти, за идиотской домашней работой, когда все ребята играют на улице.

Мне было хорошо в нашей компании, но куда больше нравилось проводить время с Джеком наедине. Мы обычно усаживались у нас на заднем крыльце и болтали. Ну то есть Джек говорил, а я слушала, развесив уши. Однажды он сказал:

– Вот вырасту – полечу на биплане, как Эми Джонсон.

– Это еще кто?

– Эми Джонсон – женщина-пилот. Она долетела до самой Австралии. Неужели ты о ней не слышала?

Я помотала головой.

– Ну так вот, Эми Джонсон вылетела из Англии, а приземлилась в Австралии. Притом всю дорогу была совсем одна. Уж если женщина такое совершила, я и подавно смогу.

– Что это значит – «если женщина такое совершила»? Ты на что намекаешь?

– Женщины слабее мужчин, верно ведь? Вот я и говорю: если женщине что-то по плечу, мужчина точно справится.

– А вот и нет. То есть не в каждом случае. Так что не очень-то зазнавайся.

– Ну и в каких же таких случаях мужчина не справится?

– Например, мужчины детей не рожают. Что, нечем крыть?

– Нечем.

– Значит, ты хочешь стать пилотом, Джек?

– Это будет мое хобби. А по профессии я стану доктором.

– По-моему, в доктора только богачей берут.

– Чушь. Это всякому по силам, главное – усердно учиться.

Я и доктора из страховой кассы видела всего однажды, что уж говорить о частном враче!

На таких у нас денег не водилось, а со страхкассой мы имели дело, когда захворала Бренда. Ее положили в благотворительную больницу. Думали, у нее скарлатина, оказалось – корь. Папа был категорически против больницы. Сказал: кто туда загремел, на том крест можно ставить. И торчал у больничного входа, пока Бренду не выписали. Мама его и ругала, и стыдила – не помогло, папа с места не двинулся. По-моему, он вел себя как настоящий герой. Впрочем, иного я от папы и не ждала, в его любви и преданности сомневаться никогда не приходилось. Пока Бренда болела, наши соседи по Карлтон-Хилл, даром что сами почти нищие, скинулись и купили для нее перламутровые четки, Бренда их до сих пор хранит. Словом, я отродясь не имела дела с настоящим доктором, и никто из моих знакомых ребят не мечтал об этой профессии. И вдруг мне как в голову стукнуло: если Джек станет доктором, кем я-то буду? Известно: докторшей! Тут Джек возьми да и спроси:

– А ты, Морин, о какой профессии мечтаешь?

Боже милосердный! Да разве я мечтала? Я про это вообще не думала! И что мне отвечать теперь, когда я знаю про планы самого Джека? Едва ли я со своими скромными способностями потяну службу в магазине, а прибирать в домах богачей как-то не хочется. Скорее всего, мне светит фабрика, только Джеку в этом признаваться – последнее дело.

– Ты очень умная, Морин, – произнес Джек, потому что я молчала.

– До тебя мне все равно далеко.

– А по-моему, близко.

– Правда?

Джек кивнул:

– Нечасто встретишь такую умную девочку, как ты.

Я ему не поверила, но все равно обрадовалась. Приятно, что Джек высокого мнения о моих способностях. Поэтому я его поблагодарила.

А после сказала папе, что Джек будет доктором, а я – докторовой женой, докторшей.

– Вон, оказывается, куда он метит, твой Джек! – отреагировал папа. – Ишь как замахнулся! Доктором просто так, за здорово живешь, не сделаться. Тут нужно глас услыхать, вроде того, какой слышат будущие монашки да святые отцы. Тут нужно, чтобы сам Господь направил.

Я оробела:

– А докторша тоже слышит этот самый глас, да, папа?

– Нет, докторше это не обязательно.

– Уф, чертовски легче стало. Просто камень с души.

– А вот чертыхаться докторше негоже, Морин. Давай-ка прекращай, пока не поздно.

– Не могу.

– Почему?

– Для меня слово «чертовски» – вроде конфеты.

Глава тринадцатая

Нельсон не появлялся уже почти неделю, и мы о нем тревожились. Я говорю о нас с Моникой, потому что Джек сохранял спокойствие.

– Надо навестить Нельсона, – сказала я.

– Не надо, – возразил Джек. – Нельсон, должно быть, простудился. Ничего страшного.

– Они раньше простужался, а все равно выходил на улицу, – парировала Моника.

Джек почему-то старался не глядеть на нас, глаза у него так и бегали.

– Нельсон придет, когда сможет, – наконец выдавил он.

– А что, нам нельзя к нему наведаться? Интересно, почему? – не унималась я.

– Потому, – отрезал Джек, густо покраснев.

– Дав чем дело? – поддержала меня Моника. – Что еще за тайны?