Когда падает небо 1
Шрифт:
Уилмо вздохнул.
При других обстоятельствах он бы посмеялся над старухой, которая наслушалась разного бреда и придумала целую историю у себя в голове. Но ему казалось, что Эмилия действительно взволнована. И боится. А каким бы Уилмо не был, сердце у него ещё было. И сочувствовать умело. Потому он попытался успокоить наслушавшуюся глупостей старуху, как сам умел.
— Клялись слепцы, которые своими глазами видели… Меньше слушайте всяких сплетников, сударыня, и меньше налегайте на листья вахаби, потому что они туманят ум. Подумайте сами:
— Нас не касается, говоришь ты? — переспросила она резко. — Так ли это на самом деле? Поверь мне сейчас, Уилмо: драконы летают высоко, верно. Но там, где высоко в небе сцепились драконы, на земле для людей ничего не остается. Только смерть. И я видела в своей жизни достаточно, чтобы бояться. Чтобы знать, что он, огненный шторм, может упасть на наши головы…
Уилмо только покачал головой. Какая же чепуха приходит время от времени людям на ум, когда у них слишком мало проблем и слишком много свободного времени!
— Госпожа моя, — вздохнул Уилмо, — вам бы немного поспать. А утром оно, глядишь, и само рассосётся. И огненный шторм, и жуткие пророчества, и другие невероятные удивительные и тяжелые мысли. Оно бывает, знаете, когда вокруг столько новостей и сплетен, одна другой страшнее и бессмысленнее. Но это всё пустое, поверьте. Приедет завтра тот караван, куда денется. Вот увидите.
— Да будет на то воля Предвечной, — ответила старуха, — потому что видит Она, я от всей души надеюсь, что ошибаюсь, что это всё и правда пустое. Но пообещай мне, будь уж ласков, не отпускать детей вниз, в город. Хотя бы до тех пор, пока не придет караван. И знаешь, я попросила Лиссу несколько ночей переночевать у нас. Надеюсь, у тебя нет серьёзных возражений.
— Не то чтобы мне правда было дело до того, где она ночует, но завтра открывать магазин. Было бы удобнее ей переночевать, как обычно, в комнатах наверху, чтобы утром через весь город не идти…
— Можно открыть магазин и позже. Или вообще не открывать. Один день — это не так уж много.
Нет, ну вот уж вообще ни в какие ворота.
— Сударыня, при всем моём уважении, если я буду закрывать магазины каждый раз, когда истеричные бабы что-то там наговорили, то мне уже никогда и не открыться. Можете верить во что угодно, но вмешиваться в работу я вам не позволю.
Она поджала губы и несколько секунд помолчала.
— Ну, хорошо, — сказала она. — Как скажешь, упрямый баран. Но будь уж добр, уваж маразматичную бабушку, наслушавшуюся сплетен и страшных историй: пусть сегодня все останутся дома. И Лисса тоже. Просто чтобы бабушка спала спокойно. Хорошо?
Уилмо ещё раз вздохнул.
И пообещал себе, что, как появится время, закажет старухе новых эксклюзивных книг для библиотеки. Ей просто нужно чуть больше приятных
— Делайте, как считаете нужным, — махнул он рукой. — У меня нет возражений.
— Хоть что-то, — пробормотала она. — Тогда будь добр, сходи и скажи своему сыну, что этой ночью он не убегает через окно гулять с друзьями. И предупреди младшую дочь, чтобы она не выскользнула через заднюю дверь на очередные танцы. Я могла бы тоже, но тебя они скорее послушают.
Уилмо удивленно приподнял бровь.
— И с каких пор, хотел бы я знать, мои дети покидают дом ночью без моего разрешения?
— С давних, — отрезала госпожа Эмилия. — Потому что, во-первых, ты всегда работаешь и не видишь ничего кроме своих бумажек. Во-вторых, у тебя чего-нибудь допроситься — та еще проблема, когда речь не о деньгах. И, наконец, в-третьих, все дети имеют право на своё маленькое восстание. Этап взросления такой, понимаешь ли.
— Очень мило с вашей стороны, бабушка, сбросить это на меня здесь и сейчас, — скривился Уилмо. — И, конечно, именно мне вами отведена «плохая» роль.
— Ты — их отец. Запрещать — это твоя работа.
— Говорю же, очень мило… А теперь сгиньте с моих глаз, будьте так любезны.
— Как пожелаешь.
Уилмо устало потер глаза пальцами.
Скоро нужно будет снова к целителю. В последнее время боли возвращаются все чаще…
Он вздохнул. Возможно, у него не хватало времени и на детей, и на работу одновременно. Но он работает ради их будущего, не правда ли? И потом, когда они смогут получить достойное образование, вступить в брак с теми, с кем пожелают, построить жизнь так, как хотят — вот тогда они всё поймут. И простят.
И оценят.
Так, по сути, и должно выглядеть взросление.
Если бы Уилмо кто-то сказал, что всё зависит от наследственности, он рассмеялся бы этому кому-то в лицо.
Хотя здесь, пожалуй, стоит уточнить: оно, может, местами и правда. В том или ином роде, вестимо. В том смысле, что наследственность — это кирпич, а воспитание — цемент, из которого строят человека. Но дело вот в чем: даже с этими материалами само строительство напоминает слепую работу с архитектором, который никому не показывает свой план полностью и, как будто этого мало, вносит изменения ежеминутно.
В сухом остатке ты никогда не знаешь, что построишь — в чём в чём, а в этом Уилмо, отец троих детей, был непоколебимо уверен.
В его случае наследственность и воспитание были одинаковыми. А вот дети… Дети были настолько разными, что почти смешно.
— Я — взрослая личность! — кричала Энжи. — Я вообще не должна у тебя ничего спрашивать!
Уилмо с особым, выразительным таким вниманием осмотрел окрашенные в синий волосы и одежду в стиле фейри… то есть почти полное отсутствие оной, если называть вещи своими именами. Как же он ненавидел эти современные молодежные веяния!