Когда пируют львы. И грянул гром
Шрифт:
– Да ты что, Гаррик, это же твой ребенок. Езжай, пусть порадуется.
Гаррик продолжал спорить, но, увидев, что Шон начинает сердиться, покорно вздохнул и поехал, а Шон повел свою лошадь в Теунис-Крааль. Скоро ему стало жарко в тяжелом плаще, он снял его и бросил на седло.
Подходя к усадьбе, он увидел на веранде Анну.
– А Гаррик где? – крикнула она.
– Не волнуйся. Отправился в гости к Аде. К ужину вернется.
Подбежавший мальчишка с конюшни принял у Шона лошадь. Они перекинулись парой слов, Шон наклонился и поднял раненое копыто.
– Тебе сейчас надо особенно беречься. – Он взял ее за локоть и повел в дом. – Не стой так долго на холоде.
Через стеклянные двери они вошли внутрь. Анна подняла голову, заглянула ему в лицо – макушка ее едва доставала ему до плеч.
– Ты же славная женщина, Анна, черт побери, и ребенок у тебя будет такой же славный, вот увидишь.
Это была ошибка. Как только он это сказал, взгляд его потеплел, голова наклонилась к ней. Рука словно сама легла ей на плечи.
– Шон! – воскликнула она, и сколько же боли прозвучало в ее голосе…
Она прильнула к нему всем телом, руками вцепилась в волосы у него на затылке, притянула к себе его голову, открытыми, влажными губами впилась в его губы, изогнув спину и прижав бедра к его ногам. Целуя его, она тихонько застонала. Стиснутый ее руками и оцепенев от изумления, Шон стоял так всего секунду – и тут же оторвался от нее:
– Ты что, с ума сошла?
Он попытался оттолкнуть ее, но она сопротивлялась, отчаянно цеплялась за него, прорываясь сквозь защиту его сильных рук. Ей снова удалось обнять его, и она прижалась лицом к его груди:
– Я люблю тебя. Пожалуйста, прошу тебя… Ты же видишь, как я люблю тебя! Ну позволь мне обнять тебя, мне ничего больше не надо. Я просто хочу обнять тебя.
Влажная рубаха приглушала ее голос. Она дрожала всем телом.
– Да отстань же ты от меня!
Шон грубо оторвал от себя ее руки и едва ли не швырнул ее на диван, стоящий возле камина.
– Ты теперь жена Гаррика, а скоро станешь матерью его ребенка. Прибереги свой темперамент для него.
Шон сделал шаг назад, его вовсю разбирала злость.
– Но, Шон, я люблю тебя, только тебя. Боже мой, ну как тебе объяснить? Я так страдала все это время! Живу вот тут с тобой под одной крышей и не могу даже притронуться к тебе.
Шон подошел к дивану.
– Послушай меня внимательно, – резко заговорил он. – Я тебя не хочу, понятно? Я никогда не любил тебя, а сейчас тронуть тебя для меня все равно что тронуть собственную мать. – По его лицу прошло отвращение, и она это увидела. – Ты – жена Гаррика, и, если ты еще хоть раз посмотришь на другого мужчину, я убью тебя. – Он поднял обе руки с согнутыми пальцами. – Я убью тебя голыми руками, поняла?
Лицо Шона было совсем рядом, и Анна, не вынеся этого взгляда, бросилась на него. Он вовремя отпрянул и спас собственные
– Свинья! Грязная, грязная свинья! – визжала она. – Говоришь, жена Гаррика? И ребенок, говоришь, Гаррика?
Она закинула голову и дико, визгливо расхохоталась:
– Так знай же: я ношу твоего ребенка! Это чистая правда! Он твой, и Гаррик тут ни при чем!
Шон отпустил ее руки и попятился.
– Не может этого быть, – прошептал он. – Ты все врешь.
Она шагнула к нему:
– А ты разве не помнишь, как прощался со мной, когда уходил на эту чертову войну? Не помнишь ту ночь в фургоне? Не помнишь? Неужели? Неужели не помнишь?
Сейчас она говорила тихо, но слова ее жалили Шона в самое сердце.
– Так сколько времени прошло… Нет, этого не может быть, – проговорил Шон, заикаясь и продолжая пятиться.
– Три с половиной месяца ровно, – не отставала она. – Рановато будет для твоего братика, как думаешь? Но ведь у многих рождаются недоношенные… – Слова ее звучали монотонно, тело безудержно трясло, а лицо побледнело как смерть.
Шон не выдержал:
– Да отстань ты от меня, оставь меня в покое. Мне надо подумать. Я же ничего не знал!
Он прошмыгнул мимо нее и выскочил в коридор. Слышно было, как с грохотом захлопнулась дверь кабинета. Она так и стояла, не двигаясь, посреди комнаты. Но дыхание постепенно успокоилось, бурные волны злости утихли, и над ними показались черные рифы ненависти. Анна вышла в коридор и направилась к своей спальне. Там она встала перед зеркалом, разглядывая свое отражение.
– Ненавижу. – Она видела, как, шепча это слово, шевелятся ее губы на все еще бледном лице. – Погоди, я у тебя еще кое-что отберу. Гаррик теперь будет не твой, а мой.
Она вынула из прически шпильки, бросила их на пол, и тяжелые волосы упали ей на спину. Обеими руками она смяла их в комок, подняла и яростно спутала. Закусила губу, да так сильно, что почувствовала солоноватый вкус крови во рту.
– Боже, как я его ненавижу, как ненавижу, – шептала она, не обращая внимания на боль.
Обеими руками Анна схватила себя за ворот платья, рванула в стороны и без особого интереса посмотрела в зеркало на свои круглые набухшие соски, уже начинающие темнеть, обещая скорое разрешение от беременности. Она сбросила туфли.
– Ненавижу его.
Она наклонилась и запустила руки под нижние юбки. Сбросила панталоны, переступила через них. Подняла, рванула их пополам и бросила на пол рядом с кроватью. Провела ладонью по туалетному столику; одна из баночек упала на пол и разбилась, пыхнув на нее облаком пудры, и она вдруг почуяла резкий запах пролитых духов. Подойдя к кровати, Анна повалилась на нее. Подтянула колени, нижние юбки съехали вниз, раскрылись, как лепестки цветка, обнажив белоснежные тычинки ног и нижней части тела.