Когда пируют львы. И грянул гром
Шрифт:
– Скоро, уже совсем скоро. – Мбежане почти напевал ему эти слова.
Он оглянулся. Фигуры догоняющих зулусов расплывались в наступающих сумерках. Но тут Шон подвернул ногу и рухнул на землю; он лежал лицом вниз, сильно ободрав щеку.
– Вставай! – отчаянно закричал Мбежане.
Шона вырвало, с болью он изверг из себя с чашку горькой желчи.
– Ну вставай же!
Мбежане схватил его и рывком поднял на колени.
– Вставай или умирай здесь! – пригрозил Мбежане.
Он вцепился пальцами в волосы Шона и безжалостно потянул на себя. Глаза Шона от
– Вставай! – не отставал тот, и Шон с трудом поднялся на ноги. – Беги! – приказал Мбежане и подтолкнул Шона, и тот, механически переставляя ноги, побежал.
Мбежане еще раз оглянулся. Ближайший зулус был уже совсем рядом, но сгущающиеся сумерки почти скрыли его из виду. Мбежане догнал Шона и побежал рядом, поддерживая, когда тот спотыкался. При каждом шаге Шон хрипел, челюсть отвисла, язык распух, и он из последних сил втягивал воздух.
И вдруг, как всегда бывает в Африке, погасли все цвета на земле, кроме черного: на них обрушилась ночь, черная африканская ночь – хоть глаз выколи. Глаза Мбежане метались из стороны в сторону: высматривая очертания предметов во мраке, он пытался оценить, достаточно ли уже темно. Шатаясь и спотыкаясь, ничего не видя перед собой, Шон тащился сзади.
– Ладно, давай попробуем, – принял решение Мбежане.
Он остановил бегущего Шона и развернул его лицом обратно, под острым углом к направлению, по которому они бежали. И они пошли навстречу преследователям почти по касательной, совсем близко, но невидимые для них в этом кромешном мраке.
Они двинулись шагом; одной рукой Мбежане не давал Шону упасть, а в другой держал наготове ассегай. Шон двигался, свесив на грудь голову и почти не осознавая, что происходит.
Они слышали, как шагах в пятидесяти прошла мимо передовая группа преследователей.
– Ты их видишь? – прозвучал вопрос на зулусском.
– Ай-бо! – отрицательно ответил другой.
– Развернемся цепью, они могут свернуть в темноте в сторону.
– Йех-бо! – утвердительно отозвался кто-то.
Голоса затихли, и снова вокруг воцарилась полная тишина кромешной ночи. Но Мбежане все заставлял Шона идти.
Взошел тоненький серп месяца и добавил им немного света, а они все шли – Мбежане уводил товарища в обратную сторону, на юго-восток. Наконец они добрались до ручья, по берегам которого росли деревья. Шон с большим трудом напился – горло у него распухло и сильно болело. Потом оба легли под деревьями на ковер из листьев и, тесно обнявшись, чтобы не очень замерзнуть, крепко уснули.
28
К последнему лагерю Челмсфорда они вышли на следующий день, уже после полудня. Их взорам предстали ровные ряды погасших лагерных костров, выровненные площадки, где некогда стояли палатки, столбы коновязей и кучи пустых консервных банок из-под тушенки и пятифунтовых банок из-под галет.
– Они ушли два дня назад, – сказал Мбежане.
Шон кивнул, нисколько не сомневаясь в том, что тот прав.
– А куда направились?
– Обратно, к главному лагерю у Изандлваны.
Шон был озадачен:
– Интересно
Мбежане пожал плечами:
– Они очень торопились, всадники помчались галопом, а за ними пехота.
– Надо идти за ними, – сказал Шон.
Две тысячи ног шагающих солдат оставили широкий след, сопровождаемый глубокими колеями от колес фургонов и орудийных лафетов. Голодные и холодные, спутники провели ночь рядом с этой дорогой; наутро, когда они двинулись дальше, в низинах даже подморозило.
Незадолго перед полуднем на фоне неба показалась куполообразная гранитная вершина холма Изандлвана, и они невольно прибавили шагу. Изандлвана – холм Маленькой Руки.
Натерший сапогом пятку, Шон сильно хромал. Волосы на голове спутались в копну от грязи и пота, лицо покрывал толстый слой пыли.
– Эх, сейчас хотя бы баночку говяжьей тушенки, – проговорил он по-английски.
Мбежане ничего не ответил, поскольку не понял ни слова; он напряженно, с легкой тревогой смотрел вперед:
– Нкози, мы идем второй день, а не встретили ни души. Давно уже должны были встретиться патрули.
– Могли пропустить, – равнодушно отозвался Шон.
Мбежане покачал головой.
Они молча продолжали путь. Холм приближался – взгляд уже мог различить паутину трещин, кружевным узором покрывающих вершину.
– И лагерного дыма не чувствуется, – сказал Мбежане.
Он поднял глаза и заметно вздрогнул.
– Что такое? – Шона тоже охватила тревога.
– N’yoni, – тихо произнес Мбежане, и Шон тоже увидел это.
Высоко в небе над холмом Изандлваны висела темная туча, которая медленно вращалась, словно гигантское колесо. Из-за большого расстояния нельзя было разобрать в ней отдельных птиц: сплошная туча походила на тень, упавшую на небосвод.
Стоял жаркий, солнечный полдень, но, глядя на эту тучу, Шон похолодел. И бросился вперед.
Внизу, на равнине, что-то шевелилось. Спустившись, они увидели перевернутый фургон с порванным брезентом: он хлопал на ветру, и казалось, будто раненая птица машет крыльями. Всюду шныряли и дрались между собой шакалы, а выше по склону суетились горбатые гиены.
– Господи! – прошептал потрясенный Шон.
Мбежане со спокойным и отрешенным лицом стоял, опершись на копье; глаза его медленно оглядывали поле.
– Они что, погибли? Все погибли?
Ответа на эти вопросы не требовалось. Шон своими глазами видел валяющихся в траве убитых – возле фургонов их были груды, на склоне холма не так густо. Отсюда они казались там совсем маленькими, почти незаметными. Мбежане молча стоял и ждал.
Прямо перед ними, широко раскинув крылья с растопыренными, словно пальцы протянутой руки, перьями на концах, спланировал вниз большой стервятник. Выставив лапы, он коснулся земли, тяжело запрыгал и наконец остановился между мертвыми телами. И если его полет поражал красотой, то теперь его сгорбленная фигура выглядела отвратительно-непристойной. Он повертел головой, взъерошил перья и, вразвалочку подойдя к трупу в зеленом мундире шотландского клана Гордонов, вонзил в него клюв.