Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)
Шрифт:
Проходя через салон, Ханслетт сказал как бы между прочим:
— Я все соображаю… Как тебе показался констебль Мак-Дональд? Младший.
— Что ты имеешь в виду?
— Ну, он был каким-то угрюмым, подавленным. Как будто у него был камень на сердце. В этом надо бы разобраться.
— Может быть, он похож на меня. Может, он тоже не любит вставать посреди ночи. Может, у него неприятности с девушкой, а в таком случае должен тебе сказать, что любовные дела констебля Мак-Дональда меня не касаются. Спокойной ночи.
Я был не прав. Я должен был прислушаться к тому что сказал Ханслетт. Ради самого же Ханслетта.
Глава третья. ВТОРНИК, 10 ЧАСОВ УТРА — 10 ЧАСОВ ВЕЧЕРА.
Ровно через три часа после того, как я провалился в сон, меня разбудили. Да, все-таки разбудили. Надо быть в стельку пьяным или покойником чтобы не проснуться от этих воплей и грохота, которые раздавались, казалось, прямо возле моего левого уха.
— Эй там, на "Файркресте". Эй там! — И бум-бум по корпусу яхты. — Могу я подняться на борт? Эй, эй, эй!
Я проклял этого идиота от всей своей души, насильно вырванной из сна, с трудом опустил непослушные ноги на палубу и встал с койки. И чуть было не упал: мне показалось, что у меня только одна нога. А шея болела просто нестерпимо. Взгляд в зеркало подтвердил, что внешность вполне соответствует самочувствию.
Я приоткрыл дверь в коридор. Слышно было, как храпел во сне Ханслетт. Я вернулся к себе и стал возиться с халатом и шотландским шарфом. Слышно было, как наверху закрепляют швартовы, — если не поспешить, незваный гость может застать меня врасплох. Наскоро причесавшись я вышел на палубу.
Дождь лил косыми струями, барабаня по палубе. Одинокий ветер уныло дергал басовые струны такелажа, и, гонимые ветром, шли однообразной грядой волны — достаточно высокие, чтобы выход в море на сравнительно небольшой яхте стал делом не только трудным, но и опасным. Не менее трудно и опасно это было и для катера, который болтался на волнах бок о бок с нами. Он был невелик — меньше, чем могло показаться с первого взгляда, — но все же достаточно солиден, чтобы иметь застекленную каюту на носу, рулевую рубку, напичканную всякими переключателями и светящимися циферблатами, которые не посрамили бы и кабину стратегического бомбардировщика, а на корме на палубе могла бы с комфортом принимать солнечные ванны целая футбольная команда. Три матроса в черных дождевых накидках и фасонистых французских бескозырках с черными лентами цеплялись баграми за стойки леерного ограждения "Файркреста". Полдюжины больших надувных резиновых кранцев не допускали, чтобы "Файркрест" коснулся своей плебейской обшивкой безупречной лаковой белизны корпуса катера. Мне не было нужды читать надписи на бескозырках матросов. чтобы узнать катер, обычно подвешенный на кормовых талях "Шангри-Ла".
Коренастый мужчина в шикарном белом кителе с блестящими пуговицами, этот опереточный моряк, державший над головой громадный зонт для гольфа, увидев меня, перестал барабанить по обшивке "Файркреста" и уставился на меня.
— Ха! — кашлянул он, словно проталкивая застрявшие в глотке слова. — Наконец-то! Нельзя же столько копаться, приятель. Я совсем промок, просто насквозь, — несколько темных пятнышек выделялись на белоснежном рукаве. — Могу я подняться на борт?
Не дожидаясь разрешения, он перепрыгнул через леерное ограждение с удивительной для его лет и сложения легкостью и протиснулся в нашу рулевую рубку впереди меня — что было эгоистично с его стороны, поскольку он был с зонтиком, а я в одном халате. Я прошел следом и закрыл дверь.
Он был невысок и крепко скроен, лет этак пятидесяти, с загорелым скуластым лицом, на котором выделялись кустистые брови, длинный прямой нос, а рот, казалось, застегнут на "молнию". Привлекательный малый — если вам нравятся люди подобного типа. Темные колючие глаза осмотрели меня с ног до головы и, если мне и удалось произвести на него впечатление, то он сумел скрыть это.
— Простите мою медлительность, — извинился я. — Слишком мало спал. Ночью нас посетили таможенники, и после этого я уснуть не мог.
Никогда не лгите, если есть хоть малейшая вероятность, что правда выплывет наружу, — и заработаете репутацию безукоризненно честного человека.
— Таможенники! — прошипел он так, словно хотел сперва сказать "тьфу!" или "чепуха!", но передумал. — Банда невыносимых нахалов. Да еще посреди ночи… Надо было вышвырнуть их за борт. Пусть бы там и болтались. Невыносимо! Какого черта им было нужно?
Похоже, в прошлом он имел столкновения с таможней.
— Они искали похищенные химикаты. Ограбление где-то в Айршире. Пропавшее судно.
— Идиоты! — Он махнул похожей на плавник рукой, посылая последнее проклятие таможенникам, и счел вопрос исчерпанным. — Скурос. Сэр Энтони Скурос.
— Петерсон. — Его рукопожатие не было мощным, но оно заставило меня поморщиться — из-за колец, которыми были унизаны его пальцы. Я не удивился бы, увидав несколько штук и на большом пальце, но он, видимо, просто забыл о нем. — Сэр Энтони Скурос… Я слышал о вас, разумеется.
— Наверное, ничего хорошего. На родине меня не любят за то, что я всех их презираю. Они говорят, что я плохой киприот, что свои миллионы я нажил благодаря жестокости. И это правда. Греческое правительство заставило меня покинуть Афины. Это тоже правда. Я стал британским подданным и купил титул. Это тоже истинная правда. Деньги могут все. В будущем я, пожалуй, стану баронетом, но пока рынок еще не созрел. Цены должны упасть. Могу я воспользоваться вашим передатчиком? Я вижу он у вас имеется.
— Что имеется? — Внезапный вопрос застал меня врасплох, что было и неудивительно после бессонной ночи.
— Ваш передатчик, приятель? Вы что, не слышали новости? Пентагон прикрыл несколько важных проектов. Цены на сталь падают. Мне нужно связаться с нью-йорским маклером.
— Простите. Конечно, пожалуйста… но… но ваш собственный передатчик? Разумеется…
— Он не работает. — Его губы сжались еще сильнее, и в конце концов произошло невероятное: его рот исчез совсем. — Это срочно, мистер Петерсон.
— Сию минуту. Вам приходилось иметь дело с этой моделью?
Он снисходительно улыбнулся — уверен, иначе улыбаться он и не умел. Его, владельца супер-радиостанции на "Шангри-Ла", спрашивать, управится ли он с вашим простеньким аппаратом, — это все равно, что спросить у капитана реактивного авиалайнера, сможет ли он пилотировать планер.
— Думаю, что управлюсь, мистер Петерсон.
— Позовите меня, когда закончите. Я буду в салоне.
Он позовет меня прежде, чем кончит, и даже до того, как начнет. Но этого я ему не мог сказать. Всему свое время. Я спустился в салон, посмотрел было на бритву, но решил не затевать этого — все равно побриться я не успею. Так оно я вышло. Он появился в дверях минуту спустя. Вид у него был недовольный.