Когда пробудились поля. Чинары моих воспоминаний. Рассказы
Шрифт:
Рагху Рао не переставал радоваться этим вестям. Казалось невероятным, что даже полудикое лесное племя койя осмелилось восстать против рабства и прониклось духом единения.
— Койя у нас самые стойкие, — сказал Нагешвар. — Видел бы ты, какой это сплоченный народ! Ты бы глазам своим не поверил! Да и мы, пастухи, обогнали вас, ватти. Теперь держись!
Нагешвар, смеясь, машинально провел рукой по волосам, и лицо его вдруг омрачилось.
— Что с тобой? — спросил его Рагху Рао.
Нагешвар наклонил голову: ото лба до макушки тянулся глубокий рваный рубец.
— Кто тебя так изувечил? — изумился Рагху Рао.
— Всех арестованных заперли в конюшне заминдара. — Голос Нагешвара звучал глухо, устало. — Меня посадили отдельно… Два дня не давали есть, били… Но я не назвал имен товарищей. Тогда стали мне жечь волосы, потом гвоздем сдирали кожу с головы… Они смеялись и приговаривали: «Мы на твоей голове прокладываем дорогу в Москву. По ней ты прямо туда попадешь, понял?» Где тут понять… Это такая боль, что я потерял сознание… — Нагешвар долго молчал, не находил слов и Рагху Рао. Затем, поглаживая рубец, Нагешвар задумчиво сказал:
— А все-таки, брат мой, хотелось бы знать, где она, эта самая Москва?
— Неужели не знаешь?
— Не знаю, брат мой. — Нагешвар покачал головой.
— Москва — это город, — сказал Рагху Рао и, подумав, добавил: — Москва — это Идея.
Нагешвар беспомощно покачал головой:
— Брат мой, я темный человек, всего лишь пастух. Что я знаю? Только то, что ни у меня, ни у моего отца, ни у отца моего отца никогда не было земли. Но теперь мы надеемся получить землю, и, пока мы живы, будет жить в нашем сердце эта надежда.
— Имя твоей надежды — Москва!
— Если так, — решительно сказал Нагешвар, — пусть хоть по всему телу чертят гвоздем дорогу, я не отдам им свою надежду!
Рагху Рао крепко пожал руку Нагешвара.
— Как только нас выпустят, вместе пойдем в деревню!
Однако Нагешвар должен был еще две недели отсидеть в тюрьме, а Рагху Рао, получив освобождение, решил сразу же тронуться в путь.
У ворот тюрьмы его ждал Макбул с товарищами. Рагху Рао рассказал о своем намерении Макбулу, тот горячо поздравил его: он и сам считал, что Рагху Рао пора вернуться в деревню руководить крестьянским движением.
— Создалось серьезное положение, — сказал Макбул, — полиция низама уже не может собственными силами справиться с крестьянами, и поэтому на помощь призвана целая армия разакаров. Они вместе пытаются подавить восстание во владениях Джаганнатха Редди.
— Как же так? Джаганнатх Редди индус, а разакары мусульмане. Что же между ними общего?
— У богачей и насильников один бог. Когда реакционным силам в нашей стране грозит поражение, они забывают о религиозных распрях, — ответил Макбул.
Он снабдил Рагху Рао адресами людей, у которых можно остановиться и переговорить с товарищами, хорошо знающими обстановку на местах.
Выучив наизусть адреса, Рагху Рао обнял на прощание Макбула и зашагал по дороге.
На пути его попадались сожженные селения, развалины, все явственнее становились размеры народного бедствия. Вначале кое-где мелькали фигуры крестьян,
Смоковница, акация. Поля проса, заросли кустарников, а по обе стороны дороги, куда ни глянь, одна над другой громоздятся черные скалы, точно их, играя, сложили в кучу дети-великаны. Пейзаж, с детства знакомый Рагху Рао. Только не было здесь того, кто засеял поля просом, посадил на межах деревья, вырыл колодцы, протоптал дорожки от деревни к полю, того, кто изменяет природу, — не было человека. Оттого все казалось здесь чужим, как если бы в самом центре картины зияла дыра, пробитая по чьей-то злой воле.
От деревни Карим-Нагар, куда Рагху Рао пришел для встречи с крестьянином Иллой Редди, осталось одно пепелище. Раньше здесь насчитывалось домов пятьдесят — шестьдесят, теперь от них остались лишь кое-где уцелевшие глинобитные стены. Илла Редди был зажиточнее других крестьян, сумел выстроить хоть и одноэтажный, но прочный дом. Однако и от жилища Иллы Редди сохранились лишь стены. У водосточной канавы во дворе, вымощенном шахабадскими каменными плитами, валялась кружка, рядом с ней — два больших камня. Стены дома еще дымились. Посреди двора лежало обезглавленное тело Иллы Редди, а рядом отрубленная голова. Рагху Рао неотрывно смотрел в мертвые открытые глаза Иллы Редди. Усилием воли он заставил себя отвести взгляд и, подавленный, побрел дальше.
У Рагху Рао было письмо Макбула к Илле Редди. Илла Редди не довелось его прочитать, но своей смертью он доказал, что был достоин доверия Макбула.
Из сожженной деревни Рагху Рао направился к Бодханскому лесу. Перед ним тянулись выжженные посевы проса. Вдруг в кусты, росшие по обочине дороги, метнулся шакал. Рагху Рао подошел поближе и увидел труп девушки. Он подтащил мертвое тело к краю поля и зарыл труп.
Отряхнув с себя землю, Рагху Рао пошел дальше. Глаза его воспалились, в горле пересохло, мучила жажда.
Ему стало легче в прохладном сумраке Бодханского леса. В листве тенистых деревьев мелькали птицы. Лишь звуки его шагов да шорох прятавшихся в кустах зверушек нарушали лесное безмолвие. Едва заметная тропинка уводила в глубь чащобы. Рагху Рао шел осторожно, чутко прислушиваясь к тишине, готовый к любой неожиданности и все же не теряя надежды, что он сумеет связаться с нужными людьми. Порой ему казалось, будто из-за деревьев на него пристально смотрят чьи-то незнакомые глаза, будто за его спиной занесен кинжал. Рагху Рао то и дело оглядывался по сторонам, но в лесу никого не было.
Вдруг у большого холма, поросшего кустарником, он услышал окрик:
— Стой!
Рагху Рао замер на месте. На холме показалась высокая седая женщина с темным морщинистым лицом. В руках у нее было ружье.
Рагху Рао узнал ее:
— Канатамма!
Женщина опустила ружье и, приставив козырьком ладонь к глазам, всматривалась в пришельца.
— Я Рагху Рао! Рагху Рао! Товарищ Макбула!
Канатамма стала быстро спускаться с холма. Следом за ней выбежали несколько вооруженных мужчин.