Когда пробуждаются вулканы
Шрифт:
— Марина Семеновна, что с вами?
— Пройдет, Александр Федорович, — еле выговорила она. — Я, пожалуй, пойду домой.
— Идите, идите, голубушка, — Соколов озабоченно сдвинул брови. — Не понимаю, откуда он мог узнать о дневнике Лебедянского. И документы я у него не проверил...
Марина невольно улыбнулась.
— Вам, должно быть, легко живется, Александр Федорович.
— Знаю, знаю, — отмахнулся Соколов. — Сухарь. Педант. Стихи не читаю. А моя поэзия вон там, — кивнул он на окно. — Тигла, Синий, Горелый... Нет, откуда все же он узнал про дневник?
— Спросите у него, — сказала Марина, направляясь к двери.
— И спрошу! —
— Слышала, — через плечо, не оборачиваясь, бросила Марина.
— От кого же это?
— От Колбина. — Вдруг она круто повернулась и запальчиво сказала: — А если я не хочу вашей упрощенной жизни? Если она мне нравится такая, какая есть: запутанная, кипучая, со страстями и горем?..
— Да что с вами? Из-за пустяка взрываетесь, как вулкан. Замуж вышли бы, что ли, — шутливо сказал Соколов.
Марина стремительно выскочила из кабинета, с силой хлопнув дверью.
Романов медленно шел по поселку. Дома были новые. «Поселок помолодел, а я постарел», — подумал он. Это было, конечно, ребячеством — надеяться увидеть Лимры такими же, какими они были много лет назад. Романов миновал поселковый Совет — добротное здание на каменном фундаменте, клуб с пестрыми афишами, извещавшими о новом кинофильме, и вышел на окраину поселка. Старый покосившийся дом окнами смотрел на заснеженное поле. Романова словно что-то подстегнуло. За свою жизнь он побывал во многих городах и селах, видел дворцы и крестьянские избы, но вид этого домика взволновал его. Здесь он впервые встретился с Данилкой.
Романов вошел во двор. У крыльца лежали ездовые собаки. Они подняли головы и тут же приняли прежнюю позу. Романов постучался.
— Эй! — крикнул он. — Есть в доме кто-нибудь?
Молчание. Зачем он сюда пришел? Романов уже намеревался повернуть назад, когда дверь открылась и на пороге выросла фигура человека.
— Чего тебе надо?
Романов пристально рассматривал старика. Скуластое лицо высохло и стянулось, как мездра беличьей шкурки. Жиденькая седая бородка. Прищуренные глаза с хитринкой. Только у одного человека в жизни Романов встречал такие глаза.
— Никак Ларган?
Старик заулыбался:
— Давай, давай, заходи в дом.
Романов последовал за ним.
На столе — бутылка, чугунок с мясом, головка чесноку, охотничий нож, обглоданные кости.
— Один живешь?
— Один нехорошо. Жена есть. На базар пошла.
— Ты меня помнишь, Ларган?
— Ларган тебя не знай.
— А ты так и не научился говорить по-русски?
— Русский я хорошо знай. — Ларган налил в граненый стакан спирту и подвинул его к Романову. — Пей. Ларган месяц охоту ходил. Один снег пил. Спирт совсем не пил. Медведя убил, праздник сделал. Пей. Мясо кушай. Вкусный медведь...
Во время следствия по делу профессора Лебедянского Ларган ежедневно приходил в поселковый Совет и требовал свидания с Кречетовым. Ругался с милиционером, когда тот не пропускал, и шел к следователю. Сверкая глазами, говорил: «Тюрьма, — тьфу, ломай надо. Белая Голова охота надо идти». А после освобождения Кречетова принес три шкурки соболя. Романов пригрозил ему самому тюрьмой, и охотник был крайне удивлен тем, что начальник отказался от подарка. А домзак все-таки снесли, даже должность милиционера ликвидировали. В Лимрах, говорят, за последние пять лет не было ни одного случая
Ларган уминал медвежатину. У Романова разыгрался аппетит. Он разбавил спирт водой, залпом выпил и взял в руки добрый кусок мяса.
— Ларган ночью уезжай, — сказал охотник.
— Далеко едешь? — Романов взял второй кусок мяса.
— Дохтура искать, — сказал Ларган. — Когда у бабы моей брюхо болело, дохтур Варя лечил. Меня лечил. Хороший дохтур. Искать надо.
— Их уже ищут, — сказал Романов.
— И Ларган будет искать. Бумагу надо дать дохтуру, хитрую бумагу. Ух, какая бумага. Все ее боятся. Звери боятся. Горелая сопка боится, люди боятся. Ларган даст дохтуру такую бумагу, она дома будет.
Старик вытащил из-за пазухи узелок. В нем оказалась свернутая в рулон полоска красного ситца. Романов знал: почти каждый коряк старшего поколения носит на себе какой-нибудь талисман, охраняющий якобы человека от всех бед и несчастий. Обычно это были какие-нибудь мелочи — старинная пуговица с изображением двуглавого орла, кусок дерева, камешек. Наблюдая за действиями старика, Романов думал о живучести суеверия. Ларган смотрел все кинокартины, посещал лекции, охотно участвовал в самодеятельности... и верил в талисман. В рулончике ситца был узенький берестяный туесок, в нем — пожелтевший листок бумаги. В руках старика бумажка мелко дрожала.
— Ларган даст хитрую бумагу Варе, — торжественно сказал он. Кто-то красной тушью на всю страницу нарисовал череп со скрещенными костями: нарисовал небрежно, крупными мазками. Романов усмехнулся: ничего себе талисман! На обороте рисунка была надпись простым карандашом. Она почти стерлась. Придвинув к себе бумагу, Романов кое-как разобрал текст:
«Колбин! Я спущусь к лавовому озеру за пробой. Будете страховать. В случае опасности выбирайте веревку и вытащите меня.
А. Лебедянский».
Романов поднял голову, ожидая объяснения. Старик молчал. В деле о гибели профессора Лебедянского этой записки не было.
— Любопытно. Ларган, скажи, откуда у тебя эта бумажка?
Ларган ответил не сразу.
— Очень давно случилось, очень давно. Ходил я на Горелую сопку. Горелая сопка ух какая сердитая была, дым пускала, камни бросала. Думал: пропал я. Вдруг вижу — нарта, красная нарта бежит. Быстро бежит. Вот-вот меня раздавит. Прибежала нарта, остановилась и приглашает садиться. Я сел. Нарта побежала вниз. Прошел у меня страх, тепло стало, я глаза закрыл... Проснулся. Сильно темно. Глаза открываешь, глаза закрываешь — все равно темно. Курить захотел, пошарил — нет трубки. Рассердился я. Решил: обратно на Горелую сопку пойду, трубку найду. Хорошая трубка была. Слышу голос: «Горелая сопка проглотит тебя, не ходи без талисмана. Талисман возьми у Колбина». Думаю — чей голос? Посмотрел кругом — никого. Закрыл глаза — темно, открыл глаза — темно... Утром вижу — Горелая сопка в долину дорогу проложила каменную. На дороге — большой камень. На камне я лежу. Поднялся и пошел в Лимры. Нашел Колбина. Говорю: «Дай талисман». Колбин обругал меня и прогнал. Другой раз пришел, Колбин с бабой был, пьяный был, ругал меня. Я говорю: «Дай талисман». Колбин рассердился, вытащил из стола бумагу, поставил красный знак, говорит: «Проваливай». Я сказал спасибо и ушел на Горелую сопку. Трубку нашел. Хорошая трубка. На кури.