Когда рассеется туман
Шрифт:
— Но не этой зимой?
Робби ошеломленно взглянул на Ханну:
— Я думал, вы знаете. Моя мама умерла.
У меня перехватило горло, и тут распахнулась дверь и вошел Дэвид. Я заморгала от досады, желая, чтобы он исчез, пришел чуть попозже, чтобы успела завершиться маленькая драма, которая только-только начала разворачиваться на моих глазах. Но зритель не имеет права вмешиваться в спектакль, и все уже было решено. Первый акт закончился, пришло время второго.
— Вижу, вы уже познакомились, — лениво улыбаясь, сказал Дэвид. Он вырос с тех пор, как я видела
Ханна кивнула и неловко отодвинулась. Глянула на Робби, но не успела сказать ни слова, как дверь снова хлопнула и в комнату ворвалась Эммелин.
— Дэвид! Ну наконец-то. Мы чуть не умерли со скуки. Так хотели поиграть в Игру! Мы с Ханной уже решили, ну почти решили, куда… — Тут она увидела Робби. — Ой! Здрасте. Вы кто?
— Робби Хантер, — ответил Дэвид. — С Ханной вы уже знакомы, а это моя младшая сестра, Эммелин. Робби учится со мной в Итоне.
— Вы пробудете у нас выходные? — спросила Эммелин, краем глаза взглянув на Ханну.
— Да нет, подольше, если не надоем, — ответил Робби.
— У Робби нет никаких планов на рождественские каникулы, — объяснил Дэвид. — Так что он вполне может провести их с нами.
— Все каникулы? — переспросила Ханна. Дэвид кивнул.
— Нам же самим будет веселей в компании. А то мы тут с тоски засохнем.
Даже издалека я ощутила раздражение Ханны. Она положила руки на китайскую шкатулку. Правило номер три — только трое могут играть в Игру: придумывать сюжеты, планировать путешествия, — испарялось на глазах. Ханна глядела на брата с нескрываемым осуждением, которое он предпочел не заметить.
— Посмотрите-ка на эту елку, — с преувеличенной бодростью предложил он. — Давайте начнем наряжать ее прямо сейчас, если хотим успеть к Рождеству.
Девочки остались стоять, где стояли.
— Ну, Эмми, — сказал Дэвид и переставил коробку с игрушками со стола на пол, старательно избегая взгляда Ханны, — покажи Робби, что надо делать.
Эммелин поглядела на сестру. Ее раздирали противоречия. С одной стороны, она разделяла негодование Ханны и очень хотела поиграть в Игру, с другой — младший ребенок в семье, она выросла с ощущением, что всегда будет для старших третьей лишней. А сейчас Дэвид выбрал ее. Позвал помогать. Возможность стать второй, а не третьей, оказалась неодолимой. Расположение Дэвида, его дружба — сокровища, от которых не отказываются.
Эммелин украдкой взглянула на Ханну и улыбнулась Дэвиду. Взяла из его рук сверток и начала разворачивать стеклянные сосульки, демонстрируя каждую Робби.
Ханна поняла, что проиграла. Пока Эммелин радостно взвизгивала над забытыми за год украшениями, Ханна расправила плечи — побеждена, но не сломлена — и, забрав китайскую шкатулку, вышла из библиотеки. Дэвид с притворным смирением следил за ней. Когда она вернулась, уже с пустыми руками, Эммелин подняла голову.
— Ты представляешь, — сказала она, — Робби никогда в жизни не видел фарфорового ангела!
Ханна, прямая как палка, проследовала мимо нее
Это может показаться невероятным, но в тот день, в библиотеке, я впервые слушала музыку. Живую музыку, я имею в виду. Я смутно припоминаю, как мама пела мне, когда я была совсем маленькой, потом спина ее согнулась, а песни куда-то исчезли. Да мистер Кеннеди, что жил через дорогу, доставал, бывало, волынку и играл жалостливые ирландские мелодии, когда напивался в кабачке в пятницу вечером. Но тут я услышала что-то совсем другое.
Я прижалась щекой к перилам и закрыла глаза, отдаваясь волшебным парящим звукам. Не могу сказать, хорошо ли играл Дэвид — с чем мне было сравнивать? Мне его игра казалась и кажется безупречной.
Когда последняя нота все еще звенела в солнечном воздухе, Эммелин сказала:
— Дай теперь мне поиграть. Это какая-то не рождественская музыка.
Я открыла глаза, а Эммелин начала старательно исполнять рождественский гимн «О, придите, верные».
Играла она хорошо, и музыка была приятная, но волшебство куда-то исчезло.
— А вы играете? — спросил Робби у Ханны, которая, скрестив ноги, молча сидела на полу.
Дэвид хохотнул:
— У Ханны много талантов, но к музыке они не имеют ни малейшего отношения. — Он хитро улыбнулся. — Хотя… после того, как я узнал о тайных уроках, которые ты берешь в деревне, кто знает…
Ханна посмотрела на Эммелин, которая виновато пожала плечами:
— Оно как-то само вырвалось.
— Я предпочитаю слова, — холодно сказала Ханна. Она развернула сверток с крошечными солдатиками и покачала их на ладони. — Они меня лучше слушаются.
— Робби тоже пишет, — сказал Дэвид. — И здорово пишет, между прочим. Он поэт. Несколько его стихов напечатали в этом году в школьной газете. — Он поднял повыше стеклянный шар, по ковру разлетелись радужные блики. — Как там то, которое мне больше всех нравится? Про разрушенный замок?
Скрипнула дверь, заглушив ответ Робби, появился Альфред с подносом, полным пряничных человечков, засахаренных фруктов и набитых орехами картонных рогов изобилия.
— Простите, мисс, — сказал он, ставя поднос на стол для напитков. — Это от миссис Таунсенд, на елку.
— Как замечательно! — воскликнула Эммелин, бросая играть и подскакивая к столу, чтобы схватить человечка.
Как только она отвернулась, Альфред украдкой посмотрел на галерею и поймал мой любопытный взгляд. Когда Хартфорды занялись елкой, он незаметно прошел вдоль стены и поднялся ко мне.
— Как продвигается работа? — прошептал он, высовывая голову из люка.
— Хорошо, — шепнула я в ответ. Собственный голос показался мне каким-то странным — так давно я его не слышала. Потом виновато поглядела на книгу, зажатую в руке, и на пустое место на полке — всего девять книг протерто.