Когда рухнет плотина
Шрифт:
– Что ж это ты, подруга?
– сказал я преувеличенно громко и развязно. До чего докатилась? Думала, я не выкручусь? А я выкрутился, как видишь, - и кивком головы указал на комнату, где веселилась жена.
Анжела молчала и смотрела из полутьмы на меня, как показалось, затравленно и недоброжелательно. Внезапно она заревела и, обхватив меня руками, спрятала залитое слезами лицо у меня на груди. Иногда отрываясь от меня, она размазывала слезы по лицу прядями своих светлых волос и причитала голосом, искаженным рыданиями:
– Витя, Витя, прости меня..! Ты же знаешь, я тебя люблю! Витя...
Вот так с женщинами всегда. Они умеют так повернуть
– Ну, ну, ну, ну, - я обнял её.
– Самое главное - не терять головы.
В этой квартире не было ни одной пустой комнаты - из маленькой, как только я приоткрыл дверь, вышел мужчина с блюдцем, на котором лежало несколько шприцев, и мой взгляд уперся в несколько вопросительно обернувшихся ко мне лиц. Пришлось вести Анжелу на кухню. Собравшиеся там, кажется, нисколько не удивились появлению заплаканной девушки, которую привели отпаивать водой. Она пришла в себя, вытерла слезы моим носовым платком, и тут как раз хлопнула входная дверь - явился Бричковский. Я поспешил к нему, но тележурналист был совершенно пьян, только что на ногах держался. Вероятно, ходил проветриться, но не выдержал, подзаправился по дороге в киоске. Тем не менее я отвел его в сторону и спросил:
– Эстес правда должен прийти?
– А, Виталий, это вы, - поднял он на меня мутные глаза.
– Хрен его знает. Может, вообще не нарисуется.
Выбирать, к сожалению, не приходилось. Я достал разоблачительные бумажки.
– Вот, читайте.
Он поднес лист к самым глазам, поводил им перед лицом, потом промямлил:
– Нет, не могу. Из... извините, в глазах двоится. Вот черт.
Тогда я попытался устно пересказать ему их содержание. Бричковский раскачивался, то и дело задевал плечом косяк и, судя по его непроницаемым глазам, забывал мои слова, не успев осознать. Но, кажется, кое-что зацепилось в его памяти. Примерно на середине моего пересказа он начал прислушиваться, даже постарался твердо держаться на ногах, хваятаясь то за меня, то за стенку. Вдруг он пробормотал: "Подождите!" - и бросился на кухню. Оттуда раздался звон металлической посуды, шум воды и крики Бричковского: "Нашатырь! Куда нашатырь дели?!"
Я вернулся в комнату и увидел, что Ирка пристроилась на коленях у бородатого молодца, в котором узнал старшего брата Бричковского, Анатолия. Это была личность небезызвестная даже в Москве. Он числился переводчиком и издателем, и с год назад его издательство неизвестно на какие капиталы начало выпускать шикарно оформленную и превосходно напечатанную серию декаданса всех времен и народов - Де Сад, Лотреамон, Генри Миллер... Анатолий гладил Ирку по коленке, вылезшей в разрез юбки, что-то шептал глухим вкрадчивым голосом, после чего они начинали увлеченно целоваться. В оттопыренной руке Ирка держала дымящуюся папироску, я сделал шаг вперед, принюхался - конечно, анаша. Около меня оказалась не слишком привычного вида личность - блондинка с неправдоподобно светлыми волосами, в длинном платье, с напудренным лицом и утрированно ярким макияжем; была не забыта даже мушка на щеке. Но едва я чуть внимательней пригляделся, стало ясно, что эта личность - мужского пола. Сей странный субьект просюсюкал жеманным голосом, нарочито картавя:
– Чего такой гвустный? П'ьигласи девушку на танец, - и схватил меня за руку.
Бричковский, появившийся в комнате, пришел мне на подмогу:
– Не об... не обращайте внимания. Это ваш тезка, Виталик.
Я призвал на помощь все свое самообладание, и отобрав руку у этого извращеннца, сказал:
– Милое создание, я слишком мало выпил, чтобы тобой прельститься.
– Пвотивный!
– он надул губы и отошел, покачивая узкими бедрами.
Бричковский, похоже, так и не нашел нашатыря. Он предпринял отчаянные усилия протрезветь - вся его голова была мокрая, с волос капала вода, рубашка на груди потемнела - но результат был незначительный. Пошатываясь, тележурналист направился к серванту, открыл нижний ящик и принялся рыться в нем, мешая танцующим. Он выкидывал на ковер какие-то коробочки и пузырьки и бормотал: "Нашатырь, нашатырь... Черт, где нашатырь?"
Ирка неожиданно соскочила с коленей Анатолия и решительно потащила меня танцевать.
– Тебе весело?
– спросил я, покачивая её более-менее в такт музыке.
– Да! Очень!
– ответила она с вызовом.
– А мне - нет. Подожду ещё полчаса, - я взглянул на часы и тут же забыл, сколько на них было времени.
– Если Эстес не придет, поеду...
– Куда?
– Домой. Спать. К черту все! Не хотят слушать - не надо! Пусть Орел наводит свой порядок!
– А я? Я не хочу уезжать!
Говорила она внятно, но мне то и дело приходилось её поддерживать, когда она начинала валиться с ног.
– А ты оставайся, раз тебе весело. Напишу тебе адрес, приедешь утром.
– Вот ещё новости! Меня сюда привел, а уходит один! Ты что, за время жизни в Сибири совсем о приличиях позабыл?
Тут нас прервали. Все тот же Бричковский, схватив меня за руку, остановил наш танец и попросил:
– Вит-талий, дайте мне эти... ваши, - и спьяну не найдя другого слова, закончил, - ...провокации...
Я понял, о чем идет речь, и отдал ему пачку листов, уже сильно помятую. Бричковский подбежал к своему брату, стал тыкать листками ему в нос, тот сперва отмахивался, потом вчитался и вдруг закричал:
– Господа! Завтра путч! Выпьем!
В ответ сбивчиво прокричали "Ура!" и заторопились наполнять рюмки и чокаться. Игорь махнул рукой и побрел в коридор.
Отведя Ирку к столу, я был очень рад, что избавился от этого тягомотного выяснения отношений, в котором мы, как бы сговорившись, упорно не называли истинную причину ссоры. Оказавшись за столом, Ирина тут же уронила голову на руки и задремала. Я вспомнил про Анжелу. Бричковский в коридоре говорил с кем-то по телефону. Заметив меня, он приподнялся, отстранил трубку ото рта и сказал:
– Виталий, я еду снимать! Вы как, а? За компанию?
Я поглядел на него очень скептически. Что он сейчас снимет, посреди ночи? Лучшее, что он мог сделать сейчас в профессиональном плане - лечь отсыпаться, чтобы наутро быть во всеоружии. Бричковский не стал меня уговаривать. Кое-как набросив на плечи куртку, он выскочил из квартиры и захлопнул дверь.
Анжела по-прежнему была на кухне, и кроме нее, только один молодой человек - тот, что первым танцевал с Ириной. Он сидел рядом с Анжелой, так что их колени соприкасались, а руку положил на спинку стула у неё за плечами. Я, почувствовав неловкость при виде такого полного интима, уже хотел уйти, но тут Анжела что-то резко ответила, и молодой человек изменился в лице, обхватил её за плечи, привлек к себе, а левой рукой начал решительно задирать на ней юбку. Анжела извернулась и отвесила ему звонкую пощечину. Я мгновенно подскочил к ним.