Когда сливаются реки
Шрифт:
А Езуп, ехавший за камнем, хитровато усмехался. Он время от времени трогал свой карман и с удовольствием ощущал, как шуршат деньги, вырученные им вчера. «А что скажет Казюк Клышевский, когда узнает? Лучшего не смог и придумать, чтобы поссорить соседей... Вот тебе и взрывчатка! Правда, немного боязно, как бы не повернули все это против меня. Впрочем, что они сделают? Я человек темный, могу ошибиться...» Успокоив себя и представив, как будет доволен Клышевский, Езуп даже запел себе под нос:
Пусто«А что сказать Клышевскому, когда тот спросит о взрывчатке? А, как-нибудь!» — махнул Юрканс кнутом и снова забубнил песню.
Алесь ехал на стройку. Его удивило поведение Езупа Юрканса. Вчерашняя стычка Кузьмы с Йонасом так взволновала Алеся, что сегодняшняя веселость Езупа казалась ему непонятной. Весь вечер проговорили об этом происшествии они с Якубом Гаманьком и Миколой Хатенчиком. Захар Рудак посоветовал разобраться в этом деле как следует.
— Надо присмотреться, не поработал ли здесь враг, — предостерег он.
— Сегодня же соберем партгруппу, — решил Гаманек. — И комсомольцам следует обсудить все это.
Алесь тоже не мог относиться к этому безразлично. «Надо поговорить по душам с Йонасом и с другими, — решил он. — Поеду-ка я к тетке Восилене. Она всегда все знает!»
Восилене и Анежку он застал на кухне. Они были так заняты своими делами, что не заметили, как вошел Алесь. Только когда он поздоровался, Восилене обернулась и замахала руками:
— Не входи... не входи! Без халата нельзя! — И сама выбежала навстречу ему.
Анежка стояла у стола и крошила капусту. Увидев Алеся, она смутилась так, что выронила нож. «Хорошо, что он не заметил этого», — обрадовалась она. А когда Восилене позвала ее, девушка уже взяла себя в руки.
— Йонас — хлопец честный! — говорила Восилене. — Ты и не думай обвинять Йонаса. Кто с ножом кинулся? Кузьма! Вот с него и надо спрашивать… А больше всего с Езупа Юрканса. От него все лихо... Если бы ты знал, как однажды нализался он тут с мельником и приставал ко мне. Едва вырвалась! Чего он крутится здесь?
— Его Каспар Круминь прислал.
— На тебе, боже, что нам не гоже! — расходилась Восилене. — Каспар рад от него избавиться, так тебе подкинул.
Алесь соглашался с этим.
— Ай-яй! У меня молоко бежит! — закричала Восилене и убежала на кухню.
Алесь остался наедине с Анежкой.
— Ну как тут живется? — спросил он.
— Привыкаю, — усмехнулась Анежка.
— Мне бы хотелось с тобой сегодня еще встретиться, — шепнул он, чтобы не услышала Восилене.
Девушка ничего не ответила, только опустила глаза.
Алесь принял это за согласие. Он уже хотел предложить встретиться там же, где и вчера, но вспомнил, что вряд ли найдется время.
— Ох, я и позабыл, ведь сегодня собрание! — Он взял ее за руку. — Может, завтра, Анежка?
— Ты
Йонас был один. Только что от него ушел Кузьма Шавойка, который клялся, что возьмет всю вину на себя. Это так подействовало на Йонаса, что он тоже счел себя виноватым.
— Прости, Алесь! — сказал он, увидев в дверях товарища. — Я все натворил, я и ответ буду держать…
Алесь присел возле кровати.
— Что ж, отвечать придется, и крепко, — подтвердил Алесь. — В самом начале строительства ты подорвал авторитет всей комсомольской организации, совершил проступок, за который тебя поблагодарит всякая нечисть...
— Верно, хотя я и не хотел этого.
— Хотел, не хотел... Может потому, что не хотел, я буду голосовать за строгий выговор, а иначе я не задумался бы внести предложение об исключении.
— Меня, Алесь?!
— Конечно, не Пранаса Паречкуса... Ты лучше расскажи подробнее, как это случилось?
Уже солнце перевалило за полдень, когда окончился их разговор. «Хорош самодеятельный певец!» — подумал Алесь о Езупе Юркансе. С Йонасом он попрощался по-дружески, но утешать его не стал.
Как только зажглись огни в сельском Доме культуры, комсомольцы и молодежь начали сходиться на собрание. Всем была хорошо известна повестка дня, и прения, как водится, уже разгорались задолго до открытия. Одни винили Кузьму Шавойку, другие — Йонаса, никто — Езупа Юрканса.
В первом ряду нервничал Йонас Нерута. Ему было нелегко, и хотя с виду в нем ничего не переменилось, сердце жгло болью. «Лучше бы провалиться сквозь землю, чем сидеть таким дураком перед людьми!» — злился он. Кузьма Шавойка поступил осмотрительнее, — его за мелкие проступки прорабатывали не впервой, он имел опыт, — и устроился в самом углу. Правда, на душе у него тоже скребли кошки, и больше всего он боялся, что уже ни у одного человека не найдет сочувствия. Не раз ему прощали рюмочки, теперь — черта с два! «И что это у меня за характер? — дивился он. — Как только выпью — так и в драку... Меня, наверное, на войну надо посылать, мирное время не по мне...» Кузьма Шавойка, настроенный таким образом, весьма удивился, когда рядом с ним на стул опустился Янка Никифорович. «Прорабатывать пришел», — поежился Кузьма.
— Как же это вышло, Кузьма? — и впрямь приступил к делу Янка Никифорович.
— А я и сам не знаю, — ответил Шавойка.
— Не смог себя сдержать?..
— Не смог.
— А почему?
— Ничего не помнил от злости...
— Ну, а если бы ты трезвый был, случилось бы это?
— Нет.
— Значит, ты не виноват, — ехидно усмехнулся Никифорович. — Водка виновата... Ты только тара для нее, да?
Кузьма посмотрел на Никифоровича. Тот заметил, что у парня тяжело на душе и он так переживает, что того гляди расплачется.