Когда сверкает молния
Шрифт:
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Одна...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Жду, конечно...
. . . . . . . . . . . . . . . . . .
— Завтра приедешь? Ах, какой ты молодец, Алеша!..
Когда после телефонного разговора Колька вновь попытался подступиться к Зине, она уже знала что делать. Она была сильней Кольки, и только девичья слабость прежде не давала ей сил, она обмякла и подобрела от его неожиданных ласк. А тут взяла его за плечи и почти по-мужски швырнула от себя.
Сначала он ничего не понял. Мягко улыбнулся, шагнул к ней.
— Не подходи ко
По ровному, спокойному ее голосу Колька понял, что все дальнейшее бесполезно.
— Ах, напугала! — сказал он и, пошатываемый хмелем, вышел в темный квадрат двери.
Она чуточку привздернула занавеску на окне, но до того темной была ночь, что глаза ее не уловили силуэта уходящего Кольки.
А утром приехал Алексей. Как всегда радостный, улыбающийся, раскрасневшийся на морозце. Для него поездки в дальнюю деревню по воскресным дням стали привычными. Привозил небольшие гостинцы, все радовались неподдельно, и даже угрюмый отчим проникся к нему симпатией. Раскупоривал бутылку «Столичной», на стол выносилась всякая снедь: и глыбистый холодец, и соленый перчик, и самодельная ветчина. Пока варились да побулькивали в большом чугуне пельмени, они дружной семьей успевали выпить по рюмке, закусить всухомятку. Об Алексее знали здесь все: что живет один, есть квартира, небольшая, но зато своя. Единственно, чего не знали здесь о нем, Зина скрывала это от родителей, что он был женат и всего год назад разошелся с прежней женой. Ей было больно думать об этом, щемило сердце.
Как-то вышли на лыжах в лес. Сияло зимнее негреющее солнце. Слепило глаза. Взобравшись на гору, они остановились передохнуть.
— Как здесь прекрасно! — очарованно произнес Алексей.
— Чего же здесь прекрасного-то? — спросила Зина.
— Да все здесь хорошо.
— Ну, а коль хорошо, так приезжай и живи, кто тебе запрещает.
— Я же, Зина, к городу привязан, как лошадь к городьбе, у меня работа хорошая, квартира.
— А здесь что, работы нет, да? — не унималась Зина.
— Есть, для меня она везде найдется. Только привык как-то к своей больнице, к своему коллективу...
— Ко мне, значит, привыкнуть не можешь, да?
— А выйдешь замуж, если приеду?
— Выйду, — спокойно ответила Зина.
— Ну и все на этом, договорились! — засмеялся Алексей. Он обнял ее, и они долго целовались под морозным зимнем солнцем.
Он еще несколько раз приезжал в деревню зимой. Они с Реутом пилили дрова, кололи, морозные звонкие чурбаки легко разлетались надвое. Пока мужики копошились во дворе, Зина с матерью готовили пельмени, сочные, жирные.
Как было все прекрасно!
Пришла весна, но она неожиданно похолодала, подморозила то тепло сердечное, которое горело зимой. Алексей стал приезжать реже.
На березе в палисаднике высыпала мелкая — зелеными монетками — листва. Однажды Зина вышла проводить Алексея. Они стояли около березки, он, обнимая, говорил:
— Отчим у тебя хороший. Добрейший души человек. Столько вынести страданий и остаться человеком — не каждый сможет. Я понимаю его. Это же подвиг.
«Как по-разному они мыслят, Колька говорил другое», — подумалось Зине. И все-таки глубинным чутьем она улавливала, что Алексей стал не таким, каким был прежде. Вот и поцеловать не решился
— До свидания, цыганочка! — и шагнул к машине. Но и в этой ласке она чувствовала наигранность. В его словах не было прежней искренности. Она сняла с головы голубую косынку, помахала ею вслед уходящей машине. Ни боли, ни грусти в глазах у нее он не увидел. Как трудно понять все вокруг, и себя в том числе. Она долго еще стояла в палисаднике, освещенная ярким весенним солнцем. Алексей уезжал насовсем, она это почему-то чувствовала.
Отчим в открытое окошко добрыми белесыми, глазами наблюдал за ней, мельком проводил взглядом уходящую машину и снова ласково улыбнулся Зине:
— Дочка, — подозвал ее.
— Чего тебе, папа?
— Иди-ка сюда поближе. Вижу все, этого не утаишь никогда и ни от кого. И не надо таить. Собирай-ка ты вещи и поезжай к нему.
— Боюсь я...
— А боишься, так чего парня за нос водишь?
Как сказать ему, как объяснить, что все рушится. Внешне было все спокойно, конечно. И отчим, как слепой котенок в потемках, не мог увидеть того, что смогла разглядеть она. Он не мог услышать сухости слов, различить дребезжащего равнодушия в голосе. Ей хотелось плакать, спрятаться за сарай в огороде и плакать, тихо, без рыданий, слезно. Она себе-то ничего не могла объяснить, не то что отчиму. В жизни никому не грубила, а здесь грубость вырвалась само собой:
— Ты, папа, вообще слепой. И в жизни, наверно, всего один раз был прав, когда в плен сдался...
Она по-бабьи громко заголосила и убежала за сарай. Отчим так ничего и не понял, да этого и невозможно было понять. Только женское сердце может уловить мужскую фальшь в любви.
«К Вере, надо ехать к Вере. Больше не с кем поделиться горем, а поделиться надо с кем-то. Иначе умрешь с тоски». Зина взяла отгул и поехала в город. Веры дома не оказалось, она была в отпуске, уехала в Крым. Что же делать? Почти машинально Зина отыскала в старой записной книжке телефонный номер Асхата. Хотя бы с ним надо встретиться, хоть, может, он успокоит. Набрала номер, и ей тут же ответили. Спросила Асхата, и вежливый старческий голос с деликатностью пообещал Зине:
— Сейчас мы его попросим...
Это был, по всей вероятности, рабочий телефон Асхата, ибо долго никто к телефону не подходил. Она волновалась, корила себя за то, что позвонила. Какое дело до нее Асхату, он уже давным-давно и думать-то не думает о ней, и звать-то забыл как.
Асхат страшно удивился, услышав ее голос. Волнение прошлой осени вернулось к нему. Но он не мог понять, почему. Зина звонила ему, а не Алексею.
— Асхат, дорогой, я очень прошу тебя, приди, если можешь, мне так нужно поговорить с тобой...
Сбрасывая халат, Асхат забежал в кабинет к Алексею. К счастью, тот был один. Особо не задумываясь, Асхат впрямую спросил его, что могло случиться, почему Зина приехала в город, и он, Алексей, не встречает ее. Заметил, как в глазах у Алексея мелькнул защитный огонек.
— Ты понимаешь, Асхат, я сам хотел все объяснить. И тебе объяснить и ей, но, по-видимому, не успел. Она умная девчонка, сама догадалась, я так думаю.
— О чем догадалась?
— Ну не вечно же должна была тянуться ниточка, как ты думаешь?