Когда-то был человеком
Шрифт:
Наши охранники образовали цепочки и с поражающим самообладанием и дисциплиной удерживали нацистов, повернувшись к ним широкими спинами. Ведь для буржуазных газет самым лучшим подарком была бы возможность выйти наутро с заголовком «Рабочий фестиваль: потасовки между экстремистами».
В отличие от встреч нацистов наше мероприятие «охранял» один-единственный полицейский. Свою задачу он понимал весьма своеобразно. Когда главарь нацистского сброда (позднее я опознал его на одной из фотографий, опубликованных в журнале «Штерн»: во время праздника солнцестояния он демонстративно тянул руку в нацистском
«Н-да, – сказал полицейский, пожилой мужчина, – вы, значит, хотите иметь паспортные данные этого господина».
«Да, мы хотим подать заявление о возбуждении уголовного дела».
Полицейский на некоторое время погрузился в раздумье, а потом неожиданно заорал на меня: «Тогда предъявите для начала ваши документы!» Удивленный, я протянул ему свое удостоверение. Он старательно переписал данные в свою книжечку. Закончив, он спросил меня служебным тоном: «Господин Киттнер, вы – ответственный за это мероприятие?» Я подтвердил с чистой совестью.
«Пожалуйста, предъявите разрешение на его проведение». Это было уже чересчур. Он точно знал, что фестиваль разрешен – его и делегировали сюда для охраны. Документы находились дома, на моем письменном столе, о чем я и сообщил полицейскому.
«Тогда нужно подумать, стоит ли вам разрешить продолжать ваши цирковые номера».
Теперь я обозлился: «Еще раз обращаюсь к вам совершенно официально – установите личность этого господина. Он неоднократно наносил посетителям оскорбление действием».
«Нечего вам тут обращаться. Решения здесь принимаю я». – И он углубился в свою записную книжку, продолжая в ней что-то корябать.
Нацистский вожак обернулся к своей компании: «Ребята! Нам нечего бояться, полиция за нас».
Со стороны стража порядка и закона не последовало никаких возражений.
Обнаглев после этого еще больше, нацист стал открыто угрожать мне: «Ну, Киттнер, красная свинья, погоди, когда-нибудь ты пойдешь домой поздно вечером. Мы знаем, где ты живешь – на Аллеештрассе. Мы тебя прикончим, как это делали древние германцы. Крышка тебе будет: забьем до смерти».
Возмущенный, я обратился к полицейскому: «Ну, теперь-то уж, надеюсь, вы запишете его данные. Вы же сами слушали его угрозы, это уже само по себе наказуемо».
Полицейский на секунду оторвался от своей записной книжки: «Я не слышал, чтобы кто-то кого-то собирался забить до смерти».
Правильно, я эти слова не произносил, это сделал тот, кого полицейский не желал слышать.
Личные данные нациста переписаны не были. Вместо этого я должен был направить к себе на квартиру посыльного, чтобы тот принес разрешение на проведение фестиваля, которое я там оставил.
Неонацисты продолжали хулиганить. Как я позднее узнал, их предводитель оказался замешанным в нескольких террористических акциях и был за это осужден. Поэтому его угрозу следовало принимать всерьез.
К концу дня я снова увидел его. На окраине города, в новом районе Гарбзен, мы смонтировали одну из наших передвижных сцен. Там каждый раз собиралось не больше сотни зрителей, и потому мы решили, что нам не нужна охрана. Но группа нацистов, которая знала о нашем выступлении из программы, прибыла на место в точно назначенное время. Если не брать в расчет публику, они по численности значительно превосходили нас.
И они неплохо воспользовались этим обстоятельством: приставали и оскорбляли зрителей, выкрикивали нацистские лозунги, повредили кабель. Когда кто-нибудь из публики или участников представления отваживался протестовать, к нему подлетали с угрозами. Некоторые из зрителей стали расходиться. Другие еще оставались. У всех в глазах были страх и возмущение.
Меня нацисты особенно провоцировали, все время кто-нибудь из них выкрикивал: «Ну ты, красная свинья!»
Они старались разозлить меня и спровоцировать на ответные действия. Стоило только возразить, и они бы избили меня. Позднее эти молодчики могли бы ссылаться на то, что действовали в порядке «самообороны». Показал же им вчерашний полицейский, что они в известной степени могут рассчитывать на «понимание» со стороны властей.
Наконец один из них сбил у меня фуражку с головы. Не успел я нагнуться за ней, как их вожак отфутболил ее следующему. Тот схватил и швырнул ее дальше, следующий – еще дальше. Хулиганский вариант игры «догони мяч».
Этот тип был хорошо подкован, поскольку воспользовался методом охранников концлагерей – забросить у заключенного его шапку за линию охраны с возгласом: «А ну-ка, еврей, доставай свою шапку». Если жертва следовала приказу и перешагивала запретную линию, ее пристреливали «при попытке к бегству». Если отказывалась, то результатом были изуверские наказания (чаще всего забивали до смерти). У сегодняшних погромщиков, по счастью, недоставало власти. Но их циничная шутка отчетливо показывала, о чем они мечтают.
Мое выступление все же состоялось. Я поднялся на сцену и, не обращая внимания на шум и гвалт, начал свою программу. Когда грохот достиг своего апогея и перекричать его было невозможно, я запел антифашистскую песню: «Фашисты не пройдут».
И произошло небольшое чудо: стоявшие вокруг зрители подхватили припев. Сначала напряженно, затем все увереннее. И – с неуверенными ухмылками и мерзкими замечаниями – нацисты убрались. Как это делают хулиганствующие подростки, столкнувшиеся с превосходящими силами.
После концерта ко мне подошли двое пожилых мужчин: «Мы всегда считали все эти истории, которые рассказывают о выходках неонацистов, преувеличениями, думали, что это левые пытаются сеять панику. Оказывается, все правда. Мы не должны допустить, чтобы такое еще раз повторилось. Мы вам только хотели это сказать». Оба были рабочими – строителями подземных сооружений.
Два дня спустя мы с Кристель поздно вечером возвращались на машине домой. С нами ехала и одна наша приятельница. В полночь мы должны были отправиться в турне по Швейцарии, а до этого нужно было успеть заехать домой, собраться и выпить по бокалу вина на дорогу.