Когда-то был человеком
Шрифт:
Мы с Кристель, оба любители детективов, ничего не подозревая, пришли однажды в какой-то кинотеатр, чтобы посмотреть этот фильм. Когда началась описанная сцена, мы поднялись с мест и с громким протестом покинули зал. К нашей радости, мы оказались не единственными: десять или двенадцать молодых людей, которые тоже нашли это зрелище отвратительным, присоединились к нам. Более того, они потребовали назад деньги за билеты и устроили с владельцем респектабельного кинотеатра весьма неприятную для него дискуссию.
И то, что теперь артист, воплощенная господствующая идеология на экране, добровольно отправился в логово социализма, неизбежно должно было натолкнуть политиков от культуры в ФРГ на размышления
К этому времени я в кругах левых пользовался солидной репутацией как аукционист, проводивший распродажи, выручка от которых поступала в фонды солидарности. Регулярно по окончании представлений я пускал с молотка свою фуражку с красной подкладкой или иной сценический реквизит, а вырученные деньги передавал в фонд солидарности с вьетнамским народом. Позднее, после фашистского переворота в Чили, мне удалось собрать и таким путем перевести на счет Народного фронта почти 100 тысяч марок. Поэтому Республиканский клуб попросил меня провести и эту распродажу в пользу Вьетнама.
Итог аукциона в Западном Берлине – вырученная сумм; превысила стоимость золотого трофея – больше свидетельствовал о чувстве солидарности людей, чем о жажде приобретательства. Для федерального правительства это наверняка было горькой пилюлей: будучи учредителем премии, оно против своей воли внесло вклад в укрепление Фронта национального освобождения Южного Вьетнама. Все участники аукциона были довольны его исходом.
Только вот у меня по окончании аукциона возникла серьезная проблема. Дело в том, что руководство Республиканского клуба в силу своей вошедшей уже в поговорку организационной безалаберности забыло подумать о моем ночлеге. Все западноберлинские гостиницы были переполнены из-за проходившего в то время очередного конгресса. И вот, когда мы с Кристель поздно вечером стояли перед дверями клуба, не зная, что делать, к нам подошел какой-то парень.
– Товарищ Киттнер, – слово «товарищ» он произнес с ударением, – ваша проблема решена. Вы заночуете у меня. В Кройцберге [29]у меня отдельная квартира – она в вашем распоряжении.
Наш благородный спаситель вызывал чувство большого доверия. Тому, кто во время подъема студенческих волнений обращался к другим со словами «товарищ», верили безо всякого: он не мог быть плохим. Да и внешний вид парня подкреплял наши предположения. Будь он гладковыбритым, в белой рубашке с галстуком, с ним, как говорят, все было бы ясно: тот, кто приносил революционнную растительность на лице в жертву бритве, мог быть, согласно господствовавшему тогда убеждению, только агентом классового врага. Нашего же квартировладельца с густой красной бородой, в потрепанной куртке, сплошь утыканной значками крайне радикального политического содержания, не пустил бы к себе на порог ни один лавочник, более того, он немедленно вызвал бы полицию. Человек с такой внешностью был воплощенным ужасом добропорядочных граждан, он мог быть только бескомпромиссным борцом против господствующего строя. Поэтому мы охотно приняли его великодушное предложение переночевать в его нетопленной кройцбергской квартире. В благодарность перед отъездом мы оставили ему свою пластинку, подписав ее и указав наш адрес. Мы положили ее на матрац, валявшийся на полу, – в те годы это была обычная меблировка в подобных квартирах. Так я познакомился с Гюнтером Ф., или, как он сам любил называть себя, с Карлом-Георгом Гюнтером де Ф.
Несколько месяцев спустя мой новый друг без всякого предупреждения объявился как-то вечером в нашем ганноверском «Клубе Вольтера». Сердечный прием был несколько подпорчен из-за исходивших от него густых алкогольных паров (таков был его стиль, как я узнал позднее). Гость походил на классического царского курьера, причем не только потому, что на дворе стояла зима и он отряхивал снег со своего мехового пальто, шапки и бороды. Осторожно оглядевшись по сторонам, он извлек из кармана изрядно помятый клочок бумаги. «На, читай», – сказал он приглушенным голосом и выжидательно уставился на меня. Я прочитал: «Пропуск. Товарищ Карл-Георг Гюнтер де Ф. совершает поездку по поручению Социалистического союза немецких студентов. Просьба оказывать ему всяческую помощь, в том числе и финансовую». Под документом красовались пять различных штемпелей. Формулировка «в том числе и финансовую» выглядела особенно примечательной.
«Что ты хочешь этим сказать? – спросил я удивленно. – Ночевать ты и без того можешь у нас. Но сначала тебе надо чего-нибудь поесть и выпить. Пошли к стойке!»
Признаться, я был несколько ошарашен: мы бы оказали нашему другу гостеприимство и безо всякого пропуска. Хотя, может быть, он гордился своей бумагой…! Она придавала ему вес.
После ужина курьер, скроив на лице мину заговорщика, отвел меня в сторону: «Дитрих, нам нужно оружие».
Я чуть не упал от удивления! Нет, кто бы мог подумать! Кроме старого, отслужившего свое швейцарского карабина, используемого в качестве реквизита, у меня не было ничего подходящего, что можно было бы использовать для ведения классовых сражений в ФРГ. Поэтому я с чистым сердцем ответил: «У меня ничего нет. Сходи в оружейный магазин "Лёше", напротив клуба, там ты можешь купить оружие».
Возможно, потому, что в моем голосе явственно слышалась ирония, мы больше никогда не возвращались к этому щекотливому вопросу. После диалога по поводу революционных стратегий – в устах Ф. они дышали не только романтикой, но и алкоголем – я решил в дальнейшем наш контакт ограничить исключительно сферой напитков, которые он заказывал. Когда Гюнтер, как великодушно разрешал называть себя этот революционер дворянин, периодически появлялся в клубе, вызывая смешки товарищей, он обычно тихо сидел за столиком отдыхал от тягот курьерской службы, поглощая изрядное количество пива и шнапса.
Но однажды он вновь заговорил со мной «по одному важному делу».
– Слушай, есть идея. Что, если я сделаю доклад в клубе? У меня есть кое-какие мысли, уверен, что сумею пронять самых закосневших, убедить их в необходимости революции. Я даже вижу название вечера: «Четыре года в застенках ГДР». Это привлечет людей, а я им разложу, как по полочкам: несмотря ни на что, социализм является единственной альтернативой.
От такой чересчур уж тонкой революционной хитрости можно лишиться дара речи. Даже опытный сатирик и тот в такой момент не найдет, что сказать. Это же надо до такого додуматься! А может быть?… Я начал пытать:
– Как тебе пришла в голову такая идея?
– Видишь ли, меня там действительно упекли за решетку.
Ах, вот в чем дело. Я пожелал узнать подробности. Но как я ни старался, мой друг Ф. уклонился от ответа.
Эта история не выходила у меня из головы. На следующий вечер я решительно подсел к Ф. за столик и накачал его спиртным, что не составляло труда. История, которая постепенно выплывала наружу, оказалась очень интересной и поучительной. Наш поклонник огнестрельного оружия спустя несколько часов, а также выпитых за это время кружек пива рассказал следующее.