Когда всё кончилось
Шрифт:
Действие первой половины романа и его заключительной части происходит в безымянном местечке Киевской или Волынской губернии, в местах, с детства хорошо знакомых автору и его героям. Описания внешнего вида и интерьеров домов, синагог, лавок, детали площадей, улиц и окрестного пейзажа отличаются большой точностью и адресованы читателю, который хорошо знаком с местечковым укладом жизни. Этот уклад следует религиозному календарю, и события в романе привязаны по времени к праздникам и постам. Но Бергельсон не показывает сами праздники, с молитвами в синагоге и домашними семейными трапезами. Все события происходят или до, или, гораздо чаще, после (в соответствии с названием романа) праздников, которые служат лишь маркерами времени, лишенными всякого религиозного содержания. Третья часть романа переносит нас в большой город, куда Миреле переезжает вслед за своим мужем. В отличие от местечка, показанного в конкретных деталях, город представлен пунктирно, через мигающий свет электрических фонарей и туман воспоминаний Миреле о своем прошлом. В стиле Бергельсона, контраст между городом и местечком выражен посредством наложения объективных деталей на субъективные ощущения: «Освещенный еще до наступления вечера трамвайный вагон всегда переполнен; пассажиры сидят спокойно и молча на своих местах. Каждый считает долгом делать вид, что не замечает соседа; у большинства забавно-хмурые лица плохо выспавшихся людей». В отличие от брички как традиционного средства перемещения и общения, которая связывала части местечка в единое целое, городской трамвай разъединяет жителей, потерявшихся
Летом 1917 года Бергельсон женился на выпускнице одесской женской гимназии Ципоре Куценогой. Подводя невесту к хупе (свадебному балдахину), Бялик в шутку попросил ее приглядывать за женихом, чтобы тот не убежал к большевикам [34] . В разгар Гражданской войны в 1918 году в Гайсине родился сын Лев. В первые годы после революции, сначала при власти различных сменяющих друг друга правительств, а затем при большевиках, Бергельсон вместе с другими литераторами «Киевской группы» с воодушевлением взялся за строительство новой светской еврейской культуры в рамках учрежденной при правительстве Украинской Народной Республики организации «Культур-Лига», своего рода министерства еврейской культурной автономии. Как большевики, так и другие социалистические партии рассматривали идиш в первую очередь как инструмент проведения своей политики и требовали от литературы соответствовать этому назначению. Отвечая на эти требования в статье «Литература и общественность», опубликованной в киевском журнале «Бихер-велт» (Книжный мир) в августе 1919 года, Бергельсон признавал, что литература «в принципе» стоит на стороне общества, отбросившего старые формы, однако она «слишком зависима от формы, чтобы быть в состоянии отказаться от установленных жанров». К тому же, продолжал Бергельсон, литература в значительной мере создается под воздействием впечатлений от прошлого, и поэтому «в это бурное время литература и общество должны следовать разными путями». Однако еврейская передовая интеллигенция слишком занята происходящим и не в состоянии оглянуться и вглядеться в «свой собственный угол», чтобы осознать происходящее в категориях собственной культуры. У еврейской общественности, полагал Бергельсон, еще нет языка для понимания и описания новой реальности. По его мнению, в ближайшее время в еврейской, как и в русской революционной литературе, восторжествует «дешевый футуризм», «интеллектуальный лубок». Однако после своей «необратимой победы» новая социальная формация придет к компромиссу со старыми художественными формами, поскольку они уже не будут угрожать ее существованию, подобно тому, как это произошло после победы христианства. Но до тех пор «подлинная литература» будет находиться в изоляции от общества, и для еврейской литературы эта изоляция будет еще страшнее, чем для других литератур [35] . Такая позиция перекликается со знаменитой статьей Александра Блока «Интеллигенция и революция», написанной в январе 1918 года: «Не дело художника — смотреть за тем, как исполняется задуманное, печься о том, исполнится оно или нет. У художника — все бытовое, житейское, быстро сменяющееся — найдет свое выражение потом, когда перегорит в жизни».
34
Bergelson L. Memories of My Father: The Early Years (1918–1934) / David Bergelson: From Modernism to Socialist Realism, p. 79.
35
Английский перевод Дж. Шермана в книге David Bergelson: From Modernism to Socialist Realism, ed. Joseph Sherman and Gennady Estraikh, Oxford: Legenda, 2007, pp. 338–345.
После занятия Киева Красной армией в 1919 году «Культур-Лига» была «большевизирована», и Бергельсон, вместе с другими деятелями еврейской культуры, обратился в 1920 году к американским коллегам с просьбой посодействовать переезду в Америку. Не получив ответа, он с семьей отправился в Москву, где благодаря содействию поэта Юргиса Балтрушайтиса, ставшего послом Литовской Республики, они получили литовские паспорта и выехали в 1921 году в Берлин. Там Бергельсон оказался совсем в другой обстановке: он общался с писателями Альфредом Дёблином и Арнольдом Цвейгом, режиссером Эрвином Пискатором и актером Александром Гранахом, однажды играл в шахматы с Эммануилом Ласкером в Romanisches Cafe (и проиграл) и вместе с Альбертом Эйнштейном играл на скрипке в благотворительном любительском концерте в пользу литературного клуба им. Шолом-Алейхема; по воспоминаням Майзеля, Бергельсон больше всего любил «сумеречные», минорные лирические пьесы Чайковского, Калинникова, Грига. В Берлине Бергельсон написал серию тонких психологических рассказов из жизни русско-еврейских эмигрантов, предвосхищающих прозу раннего Набокова; к сожалению, они до сих пор не переведены на русский язык. В 1922–1923 годах в издательстве «Восток» вышло собрание его произведений в шести элегантных книжечках. В 1923 году роман «Когда все кончилось» вышел в немецком переводе Александра Элиасберга, в то время самого известного переводчика русской литературы на немецкий, и в авторизованном русском переводе Софьи Дубновой, русской поэтессы и дочери еврейского историка Семена Дубнова, также переехавшего из Советской России в Берлин. В рецензии на немецкий перевод Дёблин не счел роман «оригинальным идишским произведением», указав как на недостаток на хорошее знакомство автора с западной литературой. Такое восприятие отражало распространенную в то время среди немецко-еврейской интеллигенции моду на «аутентичность», якобы еще сохранившуюся у евреев из Восточной Европы. Предвосхищая такого рода упреки, Бергельсон писал в берлинском художественном журнале «Мильгройм» («Гранат»): «Не ищите целостности у поэтов нового поколения […] Целостность? Кто выдумал эту ложь? […] Ни в моей, ни в вашей жизни нет никакого единого смысла.» [36]
36
Milgroym, 1 (1922), z. 41.
Своего рода подтверждением этой мысли стало неожиданное заявление Бергельсона и Дер Нистера о выходе из редакции «Мильгройма», появившееся в московском журнале «Штром» в конце 1922 года. Этот жест означал, что они не хотели порывать все связи с Советской Россией и сохраняли определенную лояльность советской еврейской культуре. Бергельсон питал большие надежды на экономическое и культурное возрождение евреев в СССР, в особенности на планы создания сельскохозяйственных колоний в Крыму и на юге Украины. Он активно работал в ОРТ (первоначально — Общество ремесленного труда), благотворительной организации, основанной в 1880 году в Петербурге группой еврейских интеллигентов и меценатов для содействия «продуктивизации» бедного еврейского населения. После переезда в Берлин в начале 1920-х годов ОРТ содействовал развитию сельского хозяйства,
В 1926 году в настроении Бергельсона произошел окончательный перелом в пользу СССР. Он прекратил сотрудничество с «Форвертс», «буржуазной» нью-йоркской газетой социал-демократического направления, и перешел, со значительной потерей в гонораре, в коммунистическую «Фрайхайт», также выходившую в Нью-Йорке. Под его редакцией в виленском издательстве Клецкина вышел первый номер журнала «Ин шпан» («В упряжке») со статьей «Три центра», в которой Бергельсон анализировал положение еврейской литературы в Америке, Польше и СССР и приходил к выводу, что ее будущее может быть только советским: «где-то там в степных еврейских колониях, у заводских станков или в мастерских еврейских ремесленников зреет новый еврейский художник»; продуктом творчества этого нового художника станет «песня труда и самопожертвования за освобождение мира» [37] . В августе-сентябре того же года Бергельсон, в качестве корреспондента «Фрайхайт», впервые за пять лет посетил СССР. Проведя неделю в Москве, он отправился в Крым, высылая по пути восторженные очерки о советской жизни. Однако партия в лице Литвакова строго потребовала от него полной преданности не только советской еврейской политике, но и идеям коммунизма.
37
Бергельсон Д. Драй центрен // Ин шпан, 1 (1926), с. 95.
Тогда же Бергельсон начинает работать над своим третьим романом под названием «Мера строгости» (Мидас-хадин). Это понятие обозначает в еврейской теодицее категорию божественного суда по строгой справедливости, понимаемую как ограничитель божественного милосердия, необходимый для поддержания баланса между добром и злом в мире. Через это сугубо мистическое понятие Бергельсон выразил свое понимание диктатуры пролетариата как необходимого инструмента классового насилия для установления царства свободы и труда. Главным героем романа стал русский рабочий Филиппов, командир небольшого отряда Красной армии в глухом районе около советско-польской границы. Ценой принесения собственной жизни в жертву революции ему удается поднять моральный дух своих бойцов и победить классового врага, подрывающего при содействии местечковых евреев безопасность молодой советской республики контрабандой людей и товаров через границу. Этот роман вышел в 1929 году одновременно в издательстве «Культур-Лиги» в Киеве и у Клецкина в Вильно. В 1928–1930 гг. Клецкин издал самое полное на сегодняшний день собрание сочинений Бергельсона в девяти томах.
Бергельсон еще раз приехал в СССР в 1931 году, но окончательно вернулся лишь весной 1934 года из Копенгагена, куда бежал из Берлина сразу после прихода Гитлера к власти. Он был последним среди вернувшихся в СССР писателей «киевской группы», уехавших вместе с ним в 1921 году. Из ее основателей не вернулся только Нахман Майзель, ставший к тому времени редактором влиятельного варшавского литературного еженедельника «Литерарише блетер». В Москве Бергельсона ждал радушный прием: как не без зависти сообщал Перец Маркиш (вернувшийся в 1926 году) своему нью-йоркскому другу, писателю Иосифу Опатошу: «Бергельсон живет как граф! Никогда в жизни не было у него такого счастливого времени — как в материальном, так и в творческом отношении. Ему строят квартиру, а пока она не готова, государство платит за него 1000 рублей в месяц за гостиницу. Он становится поперек себя шире от удовольствия!» [38] В августе 1934 года Бергельсон был избран делегатом Первого съезда советских писателей. Единственному из бывших «попутчиков» в советской еврейской литературе ему было доверено выступить с речью. Еще до возвращения, в 1932 году, в Москве вышел роман «Пенек» (в русском переводе 1935 года — «У Днепра»), первый том предполагаемой пятитомной автобиографической эпопеи «На Днепре». Первой книгой, написанной в СССР, стал сборник рассказов «Биробиджанцы» (1934) о строительстве Еврейской автономной области на Дальнем Востоке. В 1940 году вышел роман «Молодые годы», второй и последний том саги «На Днепре», а через год появился новый, советский перевод романа «Когда все кончилось» под названием «Миреле». Несмотря на свои недостатки, обусловленные идеологическими требованиями времени — неточности, пропуски и сокращения — перевод Е. Благининой произвел впечатление на молодое советское поколение. Как вспоминала писательница Лидия Либединская, «это философский роман, и мы, тогда очень молодые и не знавшие даже имен Бердяева, Федорова, Розанова и других философов двадцатого века, находили в нем то, что так необходимо молодости: серьезный и глубокий анализ исторических событий, размышления о чести и достоинстве человека. Впоследствии, читая роман Бориса Пастернака „Доктор Живаго“, я порой ловила себя на том, что многое в нем мне словно бы знакомо, и понимала, что его волнуют те же проблемы, стоявшие перед интеллигенцией в переломные моменты истории, что в свое время волновали Давида Бергельсона» [39] .
38
Альтшулер М. (ред.) Брив фун советише идише шрайбер. Иерусалим: Издательство еврейского университета, 1979, с. 315.
39
Либединская Л. Я люблю вас — и живых, и мертвых / Перекресток Цомет, вып. 2 (1995), Тель-Авив — Москва, с. 148.
Во время войны Бергельсон стал членом Еврейского антифашистского комитета и вошел в редколлегию газеты «Эйникайт», выходившей с 1942 по 1948 годы. Его шестидесятилетие торжественно отмечалось в 1944 году, и этому событию было посвящено специальное приложение к газете. В начале 1945 года в Государственном еврейском театре под управлением Михоэлса репетировалась пьеса Бергельсона «Принц Реубейни» о жизни еврейского авантюриста и псевдомессии XVI века; спектакль по этой пьесе так и не был поставлен, а ее текст был издан, при содействии Майзеля, в Нью-Йорке в 1946 году. Вместе с другими членами Еврейского антифашистского комитета и деятелями еврейской культуры Бергельсон был арестован в начале 1949 года. По воспоминаниям его жены, при аресте были конфискованы три мешка с рукописями. Закрытый судебный процесс, длившийся три года, 18 июля 1952 года приговорил Бергельсона, вместе с двенадцатью другими обвиняемыми — среди них три его товарища по «Киевской группе» Гофштейн, Маркиш и Квитко — к расстрелу. Давид Бергельсон был расстрелян в день своего 68-летия, 12 августа 1952 года.
Михаил Крутиков, профессор славистики и иудаики
Мичиганский Университет, Энн-Арбор, США
Издано при поддержке Марины и Анатолия Кочановых в рамках издательской программы семьи Ремпель.
This Publication is supported by Marina and Anatoly Kochanov
The Wandering StarsBook Series was inaugurated and is named in honor of The Rempel Family.
И дам Я им в доме Моем и в стенах Моих память и имя… имя вечное дам им, которое не истребится.
Эта книга посвящается светлой памяти выдающихся деятелей еврейской культуры, ложно обвиненных и расстрелянных в «Ночь убитых поэтов» 12 августа 1952 года.
Среди подвергнутых пыткам и казненных были Перец Маркиш, Давид Бергельсон, Давид Гофштейн, Лев Квиткои другие.
Судили этих писателей и поэтов тайно, подвергали бесконечным истязаниям в течение трех лет и лишь затем предъявили им формальные обвинения.
Верховный суд СССР 22 ноября 1955 года установил, что в действиях осужденных «отсутствовал состав преступления», и они были реабилитированы.