Когда Йараманга улыбается
Шрифт:
Зелёный – самый многолюдный и богатый в архипелаге. Множество причалов служит пристанищем для судов, бороздящих море под всеми флагами. На Зелёном легче разбогатеть, даже не джару, а простому ремесленнику, и тем более купцу.
Но успех обманчив: можно быстро взлететь вверх, но так же стремительно скатиться вниз. Такая возможность есть у каждого, но не все стремятся проделать этот путь, а если кто и попытался, то не всегда желает его повторить.
Добившиеся благополучия оберегают свои завоевания от посягательств. Так рождается противоречие: чем стабильнее общество, тем безнадёжнее положение бедных и не очень богатых. Беднее самых бедных только рабы. У них нет ничего, даже самих себя.
Человеческий муравейник бурлит. Одновременно множится часть населения, которой всё всё равно. Такие оседают в хижинах на окраинах, где в полусонном состоянии покорно перемалывают отпущенное им свыше время. Потому и районы эти называются спальными.
Кое-кто из их жителей собирается с духом и переезжает в другой городок на противоположном конце острова. Начинается жизнь с чистого листа.
Кто "спит" в хижинах, кто ищет лучшей доли. Большие острова хороши тем, что люди здесь почти незнакомы друг с другом. Дежурные улыбки, дежурные приветствия – и в разные стороны, у каждого свой путь.
Чаще обходятся без улыбок и приветствий. Остров большой, жителей много, и всех не запомнишь. К счастью. Кому надоедает беготня и бурление, перебирается в другие места.
Маленькие острова Ароу-Доу имеют своё очарование: спокойная, неторопливо текущая жизнь на поросших тропическим лесом клочках суши при малой заселённости – сущий рай для любителей настоящего человеческого общения. Здесь, на маленьких островах, всё рядом, – и посёлочек с громким статусом столицы, и рыбацкие деревеньки на берегу, и непроходимые, перевитые толстенными лианами, джунгли.
Джа Махаони никогда не жила на Зелёном острове, но и не добивалась этого. Её устраивал любимый Наронг и независимая жизнь во вдовьем доме, куда княгиня переселилась, когда супруга не стало.
Махаони недолюбливала выражение "вдовий дом". Своё жилище она именовала "гнёздышком". После переезда джа принялась за благоустройство райского уголка, что скрывался под сенью вековых каштанов в дальнем конце княжеского сада.
Любимым её занятием было ухаживание за белыми фрезиями и пурпурными фиалками. Джа никому не доверяла уход за ними, полагая, что руки даже самых аккуратных и старательных служанок недостаточно нежны с её хрупкими питомцами.
Махаони нравилось тихими вечерами выходить из домика и сидеть на скамеечке на берегу пруда, любуясь отражениями облаков в воде.
Прежние подруги хворали. Некоторых уже не стало, однако джа не скучала. Жизнь преподносила неугомонной хозяйке "гнёздышка" новые заботы. По совести говоря, княгиня была мастерицей находить эти заботы самостоятельно.
Несколько лет, которые джа провела под разными крышами с Веланпуром, утвердили Махаони во мнении, что любимый сын не сможет обойтись без материнской опеки в самом важном, по разумению каждой женщины, вопросе. Попытки матери повлиять на князя заканчивались одинаково: Веланпур улыбался, приглаживал усы и прижимал мать к себе.
Джа протестовала. Она вразумляла тридцатилетнего несмышлёныша, пытаясь воздействовать на ловкого упрямца. Тогда Веланпур склонял голову, отчего княгиня принимала акт покорности за чистую монету. Обманчивое смирение перед родительской волей ненадолго успокаивало материнскую душу.
Но Махаони не сдавалась: в конце концов, мужчине надоедает свобода. Узы брака и семейный уют становятся для него привлекательными. Потенциальный супруг смотрит по сторонам. Свою задачу Махаони видела в том, чтобы взгляд сына упал куда надо…
В одиночку трудно что-либо делать, особенно если это дело чрезвычайной важности. За помощью и советом разумно обратиться к тому, кто решение таких вопросов сделал своим промыслом. Джа Махаони не была глупой женщиной. Рассудив здраво, она стала чаще наведываться в Тёмную лагуну.
Чёрная змея свернулась клубком. Луайканида вырисовывала раздвоенный язык ядовитой твари.
– Не морщи лоб, сколько повторять? – прикрикнула колдунья.
Шетлсу перестала вертеться. Луайканида, высунув язык, сделала мазок кончиком кисти.
– Вот так, – сказала она. – Только не чешись, пожалуйста: ты превратишь змею в месиво.
– А без змеи нельзя? – осведомилась девочка.
– Ты хочешь быть колдуньей?
– Да, тётя.
– Тогда терпи и не чешись! – повысила голос Луайканида, ударив племянницу по руке. – Так и тянет лапу! Сколько раз повторяла: если хочешь заработать, давай людям то, что они хотят. Хотят видеть на твоём лбу змею – рисуй.
Девочка повела худыми костлявыми плечами и убрала руки за спину подальше от соблазна.
– Змеи противные, тётя!
– Думаешь, я их люблю? – спросила Луайканида. – В каждой профессии есть неприятные стороны. А сейчас поторопись: джа Махаони, должно быть, в пути.
Шетлсу заправила непослушную прядь волос за ухо и двинулась на кухню.
– И не забудь помыть руки, – крикнула тётка, а потом, понизив голос, добавила, – княгиня всё-таки едет.
О таких, как Луайканида, народная молва говорит негромко. Кто знает этих колдуний, что у них на уме? Живут уединённо, людей сторонятся, хранят вековые тайны. В детстве Луайканида не думала быть колдуньей, так получилось. Вначале куколки-колясочки и помощь матери в приготовлении зелий. Девочке на лбу тоже рисовали противную змею. Тогда это было игрой, игрой во взрослых.
Она во всём подражала матери, а когда выросла, оказалось, что ничего другого делать и не умеет, кроме как готовить приворотные зелья да морочить голову наивным посетителям.
Луайканида поселилась в небольшом домике. Садик вокруг него тоже был маленьким, но ухоженным. По периметру его обступал колючий кустарник, перед которым благоухали розовые пионы. Их аромат соединялся с ароматом сандалового дерева. Прохладный фонтан поигрывал сияющими струями, а возле дома вознесли кроны финиковые пальмы с гроздьями сладких плодов.