Когда явились ангелы (сборник)
Шрифт:
– А я вам скажу, что у меня, – раздается густой голос, принадлежащий тому, кого они зовут Ужасным Гарри. – У меня есть тормоза, черт, а я не знал!
В доказательство раздается рев мотора, храп разворота на триста шестьдесят градусов с тормозом, и вздымается жуткий столб пыли.
– Видали? Тормоза! Утром, когда возвращался от механика, эта цыпа голосует. Я – по тормозам, намертво, мля! Когда остановился, смотрю – она стоит там со своим розовым пузиком навыпуск, и резиновый след на полкилометра от нее тянется. Верно, скажи, цыпа?
Цыпа не отвечает, а Румиочо кудахчет свое:
– Верно.
– Слыхали? – хрипит Гарри. –
Ужасный Гарри не самый большой в стае, но потенциально самый опасный. Он сказал мне, что пять дней в неделю работал охранником, поддерживал порядок в торговом центре округа Марин, поэтому должен в пять раз больше бузить по выходным в качестве компенсации и по праву Ангела. Он невысокий, но тяжелый и твердый. Он идет, качая твердым брюхом, с тяжеловесной легкостью борца сумо. Говорит как наполовину полоумный, только глаза выдают насмешливый злой ум. Быстроту. В минуты откровенности признается, что проучился два семестра в Калифорнийском… а свалил потому, что учебный темп был для него слишком нудный. Скалится на меня, стучащего за окном: «И это самое быстрое, как ты можешь печатать?»
Въезжает Микки Прозайк, озирает сцену и сразу уезжает.
Корреспондентка из «Кроудэдци» [261] , о которой я совсем забыл, звонит из аэропорта – прилетела. Сейчас берет напрокат машину и выезжает, чтобы взять у меня подробное интервью. Я говорю ей: вряд ли, сообщаю о нежданных гостях и предупреждаю, чего ожидать. О, изумительно, она это обожает, сгорает от нетерпения, надеется, что успеет их застать. Я представляю ее себе по звуку в трубке, по оперению голоса: начистила перышки, как павлиниха, трепещет от возбуждения – велит мне быть настороже и оставаться на месте до ее приезда.
261
Самодеятельный журнал Пола Уильямса, первое периодическое издание, посвященное рок-музыке, – начал выходить до «Роллинг стоун», с 1966 г.
И то и другое в моих силах. Сейчас я представляю себе всю сцену, не вставая с места, только по звукам: возня с мотоциклами, лай на бегу за палкой… на лужайке мама-курица зовет выводок за собой, посмотреть на знаменитую голосующую цыпу, которая лежит под яблоней, поставив портативный проигрыватель на соблазнительное розовое пузико, из-за которого вчера на веранде мой похмельный тюремный товарищ Забой пострадал от кулака тяжелого Гарри.
Слышу, пластинка кончилась. Слышу, как звукосниматель со щелчком автоматически возвращается на начало сорокапятки. Слышу, как Дженис Джоплин вопит «Часть моего сердца», наверное, в шестисотый раз за последние трое суток.
Их черный автомобиль-челнок въезжает на дорожку… нет, проехал мимо, с визгом тормозит, подает назад и, повернув, въезжает…
Вспомни: Псалом 72; обалделые утки; ворота остались открытыми, коровы ошалели в чернике, Авенезер бросается на «харлей»; помятый радужно-блестящий рожок; Доббз и Забой скрытно эвакуируют женщин и детей.
За кулисами Ужасный Гарри садится на траву рядом с девушкой, устраивается поудобнее спиной к яблоне, чтобы сосредоточиться на толстой подборке журнала «Мэд», которую он привез в фасонистых седельных сумках. Вспоминаю: Старый Берт сказал мне, что
Курица и цыплята скребут землю, клюют.
Шины разбрасывают гравий, черный челнок уезжает в город за прицепом, который они решили взять напрокат. Туча пыли вызывает многоголосый кашель и плевки… курица кудахчет, зовет в укрытие. Гарри видит меня, машет журналом, поднимается. Я снова сажусь. Стук пишущей машинки – сильный репеллент…
– Эй, Люцифер! – Это дремавший Берт кричит самому молодому, стажеру. – Собирай всех, и покатим. Мы, ёмть, три дня уже этих людей достаем. Пора на воздух.
Розовое пузико поставила наконец новую пластинку: электрически обогащенные Битлы поют, что Волшебный Таинственный тур едет, чтоб нас увезти. Пластинка кончается, но ничего не происходит. Теперь только Дурак на холме смотрит, как вертится мир…
Шаги по гравию. Высокий сутулый мужик с загипсованной ногой угрюмо ковыляет к уборной.
Ножницы для бумаги у меня на столе выглядят, как оружие.
Отрывистый мерный смех, всегда одной и той же длительности; ровно такой, сколько нужно, чтобы забить десятицентовый гвоздь в сухую сосновую доску.
С верхней ветки яблони свисают три Божьих Глаза [262] . Квистон и Калеб сплели их в лагере «Нево». Глаза не сдвинутся ни на волос в стоячем жарком воздухе, но, похоже, видят вертящийся мир вокруг не хуже любого Дурака.
Оказывается, что покатить они еще не могут. Надо ждать черной машины с прицепом. Почему? Вроде бы они решили, что надо транспортировать мотоцикл человека, который кувырнулся, съезжая с шоссе, президента. Его «харлей». Обратно во Фриско. У него болит голова, и он полетит. Долгий базар и воркотня из-за этого. «Полетит, говоришь, хурбам-бурбам, он полетит?? Жидко серег, я скажу, курдым-бурдым, мне по херу, что президент!»
262
«Глаза Бога» – магический объект мексиканского происхождения. Обычно это четырехугольник, сплетенный из пряжи разных цветов.
Возня с металлом. Изредка восклицания в струящемся раскаленном воздухе. «Долг зовет!», «Аминь!», «Я вдую этой сучке, если не заставишь ее одеться!..» – голоса с утрамбованной временем игровой площадки, ребята не слышали звонка с перемены, теперь они уже взрослого размера, усатые и похмельные.
«Грузовиком! Сегодня пароль: "Грузовиком!"»
Потому что план с прицепом провалился: слишком много возни – прицеплять прицеп к заднему бамперу черного челнока. Теперь план – воспользоваться кредитной карточкой Джо Дуя, нанять рефрижератор и отвезти лишние мотоциклы в нем. Почему в рефрижераторе? Единственное, что приходит в голову, – укрыть раненые машины от жестокого летнего зноя – но это какая-то чепуха…
Заглядывает стажер по кличке Отказ и спрашивает:
– Не видел Старого Берта?
Отвечаю, что не видел, и он уходит, пердя. Вчерашнее чили.
– Я оуительно горд! Тем, что я здесь! Сегодня! – И вслед резкий глумливый смех, скорее строгание, чем стук молотка. Мне представляются белые кудрявые стружки, падающие на черные сапоги.
Кто-то бьет в наш большой колокол. Я кричу из окна:
– Эй, это тревожный колокол! Пожарный! Он не для баловства!
– У нас, – кричит с другой стороны Гарри, – все годится для баловства.