Когда явились ангелы (сборник)
Шрифт:
Были неразрываемые пижамы с мягкими рукавичками, чтобы страдалец от галлюцинаций не мог вырвать соблазняющий его глаз [255] . Были амортизирующие шапочки для неуклюжих, одноразовые мундштуки на ремешках для грызущих язык, запирающиеся макси-памперсы для порывистых с недержанием и бессчетное число напоминателей, бибикающих, звонящих, жужжащих о том, что пора принять лекарство.
Большинство стендов обслуживали представители фармацевтических лабораторий, поддерживаемых индустрией. Их экспонаты уступали в эффектности оборудованию. На таблетки и брошюрки не так интересно смотреть, как на удерживающие кресла со встроенными горшками и автоматическими клизмами. Исключением были стенды «Саабо», они привлекали больше всего зрителей. Дизайнеры компании построили полную копию коктейль-холла с пластиковыми растениями, бесплатным арахисом и официантками в мини-юбках. Над баром был большой телевизионный монитор, демонстрировавший продукцию компании в действии. Участники съезда могли есть орешки, выпивать и, крича, как на футбольном матче, наблюдать, как скручивают большого гиперактивного скандалиста и одним уколом делают смирнее мышки. Интересно, подумал я, кто у кого позаимствовал идею – дизайнеры выставки у бегемотского шоу или наоборот.
255
Если глаз твой соблазняет тебя, вырви его (Мф 18:9).
Беда в том, что, попав в популярный бар «Саабо», ты почти не можешь прорваться обратно сквозь шумную давку. А еще труднее ухватить дармовой напиток. Меня таскало туда и сюда в дымном гаме и в конце концов притащило к запасному выходу в дальней стене. На нем значилось: «Только в чрезвычайных ситуациях». Глаза у меня щипало, в горле саднило, и, сочтя, что моя ситуация как раз такова, я толкнул запорный брус и выглянул наружу. К великому моему облегчению, я получил доступ не только на персональный балкон со свежим воздухом и видом на закат, но и к подносу с невостребованными мартини.
Я протиснулся в большую дверь и услышал, как она захлопнулась у меня за спиной. Я схватился за ручку – но поздно. «Заперлась и ладно, – подумал я, отпустив ручку. – Если пропущу банкет, прокормлюсь оливками».
Я заметил, что эти оливки насажены на красивые серебряные палочки S-образной формы, напоминающие логотип «Саабо». Он же был выведен в красном и желтом цветах на стаканах с мартини, как на груди Супермена. Расправившись с половиной подноса, я поднял стакан за лаборатории «Саабо», несущие крохотные голубые яички просвещения. Помните, как мы думали, что из каждого яичка вылупится в каждой голове херувим и эти птенцы оперятся в Видение Высшего Полета, какого не было в истории человечества? Помните наш заговор, «Саабо»? Вы их сделаете, мы их примем, и нам откроются неохватные дали Видения. А теперь кто остался нести знамена нашего крестового похода? Где теперь голубое знамя Видения Человека? В руках у девчушки, которая видит не дальше, чем писает, и сейчас ее, вероятно, уже утихомирили одним из ваших новейших снадобий и усадили смотреть повтор «Счастливых дней», тоже сравнительно счастливую.
Но, как говорит Джо, – сравнительно с кем?
К тому времени, когда коктейли были допиты и оливки доедены, шум по другую сторону двери значительно уменьшился. Последний стакан в качестве сувенира я положил в наплечную сумку к «И-Цзину» и оставшимся билетам и подергал ручку. В конце концов, стуча подносом в металлическую дверь, я сумел привлечь внимание одной официантки. Она впустила меня и долго извинялась, что не услышала моих сигналов раньше – так галдели, что оглохнешь. Я дал ей поднос и десятку и попросил не волноваться – я и не сигналил раньше.
Бар «Саабо» и вестибюль почти опустели. Все одевались к главному событию дня. Я еще раз подошел к стойке портье и увидел, что моя записка Вуфнеру по-прежнему лежит в ячейке. Новая красотка за стойкой сказала, что народ без конца о нем спрашивает – ей самой даже стало любопытно, куда подевался этот доктор.
У нас в номере доктор Мортимер пытался найти ответ на тот же вопрос. В мятом смокинге с незавязанным галстуком он расхаживал перед телефонным столиком и нараспев говорил в телефон что-то по-немецки. Я заметил, что он слегка пьян. Увидев меня, он прикрыл микрофон ладонью и расстроенно покачал головой.
Джо тоже оделся к ужину – еще более мятый и пьяный. Он сидел на мусорной корзине. Прищурясь, посмотрел на меня.
– Вы обгорели, голова, как свекла, – сказал он и протянул мне бутылочку «Бифитера», из которой пил. – Помажьте голову. Белое вино лучше, но и джин сойдет.
Я отказался, объяснив, что привык употреблять джин с оливками. Джо прикончил бутылочку и опустил между ног в корзину. Она звякнула о другие бутылочки. Он посмотрел на своего начальника, глупо расхаживавшего с телефоном, и запел:
– Нам не страшен Вуфдалак, Вуфдалак, Вуфдалак…
Мортимер понял его и положил трубку.
– Понимаю, вы оба разочарованы, – он вздохнул, – но, может, это и к лучшему. По словам некоторых коллег, наш вурдалак давно потерял клыки. А кому интересно слушать скучное, долгое шамканье? Съезд прекрасно обойдется и без него. У нас на повестке дня «Беллвью ревю», а доктор Бейли Туктер с Ямайки уже вызвался подменить главного докладчика со своей… как он назвал ее, Джо?
– «Терапевтическая пальцевая арфа». Утишает яростную грудь.
Я тоже вполне мог обойтись. Будучи заперт на балконе, я осознал, что принимаю мечтаемое за действительное. Только недоумок мог надеяться, что былые буйные дни Биг-Сура повторятся во флоридской тине. Я перешагнул через ноги Джо и подошел к шкафу, где висел мой серый костюм.
Ужин происходил в элегантном клиновидном зале с кафедрой в вершине. Доктор Мортимер сидел там за головным столом между ведущим Дадли Справником с квадратной челюстью и косматым черным мужчиной в смокинге кораллового цвета. Им подавали первым, поэтому они уже кончили есть. Дадли был трезв и относился к своей роли ответственно: проверял что-то за кулисами, читал записки, просматривал собственные записи, между тем как чернокожий и Мортимер шептались и хихикали, словно расшалившиеся школьницы. На столе перед их тарелками стояла большая деревянная шкатулка, инкрустированная перламутровыми бабочками. Я предположил, что там пальцевая арфа.
Мы с Джо сидели за три стола от них и еще ковырялись со своими омарами ньюберг [256] , хотя принялись уже за третью бутылку йоханнесбургского рислинга. Я сказал Джо, что он был прав: холодное вино приносит облегчение обгорелой голове и снаружи и внутри. Я не упомянул о главном облегчении – что мне не придется встретиться с моим былым наставником. Я был не разочарован, а даже доволен. Эту деталь я счел знаменательной. Если полагаешь, что тебе не обязаны, то и ты ничем не обязан. В новообретенной мудрости я откинулся на спинку с моим охлажденным рислингом, дабы насладиться покоем, какого не знал уже столько месяцев. К черту психов, и к лешему героев. Что касается меня, замена на пальцевую арфу – это то, что доктор прописал.
256
Омары, приготовленные с маслом, сливками, коньяком, хересом, яйцами и перцем.
Но когда Дадли встал, взял микрофон и принялся пышно представлять великого человека, который выступит перед нами, я засомневался, что его предупредили о замене.
– Легенда! – распинался он. – Звезда, равная Зигмунду Фрейду по величине, Вильгельму Райху по яркости, Карлу Юнгу по историческому блеску. Столп огненный, горевший еще до того, как большинство из нас родились, и до сих пор числящийся в «Кто есть кто» журнала «Сайколоджи тудэй»! До сих пор считающийся гигантом сегодняшней науки – гигантом!