Когда заговорили пушки
Шрифт:
Выстрел прогрохотал оглушительно и неожиданно, над надежным бруствером взлетели струйки цемента. Из окна посыпались осколки стекла. В стену рядом впились ответные пули. Потерь ни та ни другая сторона не понесла, но самодельный броневик краснокожих остановился.
– Эй, Джонни, сдавайся и сдавай оружие, и ты останешься жив!
– Эй! Навахо, – послышался пьяный голос, впрочем, не настолько, чтобы его обладатель покинул свое убежище, – катитесь отсюда, это мой дом, моя крепость и я пристрелю любого, кто появится здесь без моего разрешения!
– Это вы нас называете навахо, а мы зовемся народ Дине – прокричал старший из индейцев. Он еще помнил, как его учили, что необходимо постараться наладить контакт с преступником.
– А мне плевать, – раздался голос из дома,
Отряд индейцев двинулся дальше. Еще несколько раз раздавались выстрелы, но пробить мешки с цементом пули так и не смогли. Немного высунувшись из-за их защиты, старший одну, за другой метнул в разбитое окно дымовые шашки. Когда из окна повалил черный густой дым, полицейские с ружьями в руках взлетели с по ступенькам, дверь влетела в здание от могучего пинка армейского ботинка. Из глубины здания послышался выстрел, но никого не задело, индейцы ворвались в здание. Через полчаса, когда дым рассеялся индейцы спустились на иссушенную землю Навахо-нейшен. С пояса светившегося спокойной гордостью старшего из индейцев свисал все еще капающий свежей кровью седой скальп. Он обернулся и скупо улыбнувшись хотел что-то сказать подчиненным, но не успел. Индейцы оказались невнимательны и совершенно не имели навыков разминирования, а Джонни учился на сапера, к тому же он был очень зол. Тонкую проволочку, активировавшую самодельный детонатор, они не заметили, а время на сработку замедлителя истекло. От взрыва ящика тротила здание сложилось словно карточный домик, множество осколков пробили стены близко расположенных строений, стекла повыбивало. Тела полицейских жители городка и вызванные на помощь их коллеги, нашли только к вечеру. Не выжил никто…
***
Солнце едва приподнялось над кромкой леса, казавшегося в утренней полутьме угрюмой громадой. Свежий ветерок с моря неприятно холодил тело, задувая даже за прикрытие бруствера. Где-то вдали беззаботно защебетали, радуясь утру и весне лесные пичуги. Илья, зябко поежился и плотнее затянул ремень на куртке. Вообще то на форму грех жаловаться, зеленого цвета с удобными карманами на куртке и штанах была зело удобно и достаточно теплая. Не зря в лавках в Москве, да и как Илья слышал и в других городах необъятного русского царства купцы предлагали крестьянам и городским похожую одежду. Брали ее с удовольствием.
«Чай умаялись вчера, намахались лопатами! Самый сон, поспать бы, да куда там! В лучшем случае познакомишься с кулаком старшого. Второе и третье отделение отдыхают. Да что там! Вся рота спит и только им горемычным выпало стоять в карауле. Интересно сколько еще осталось до смены?» Илья зевнул от души, старший: дядька Иван с досадой покосился, но ничего не сказал. Вообще-то командира отделения звали господин младший сержант Остахов. Тридцати пяти лет от роду, прошедший войну с турками и давно уже женатый, он казался молодому пополнению Московского полка почти стариком. Опытным, мудрым и требовательным. А если и даст, когда затрещину, то не со зла, а для науки, чтобы новобранцы быстрее познавали нелегкое воинское мастерство, а таких в полку большинство. Сформировали его всего год тому назад вокруг ядра: ста опытных солдат и ефрейторов из Лефортовского полка и у большинства реального боевого опыта не было.
– Господин младший сержант! – обратился Илья к дядьке Ивану, но тот не ответил, уставясь в сторону далекого леса, словно увидел там саму смерть. На опушку выходили люди в синих мундирах с поклажей за спиной и фузеями в руках. Скинув мешки и вьюки с плеч, торопливо пробегали вперед и строились в плотные колонны. Между деревьев выезжали запряженные шестернями пушки, на рысях уносились на предписанные места. Двойной колонной, сверкая металлом доспехов выезжали конные. Еще миг, и предрассветную тишину разрезал сухой выстрел. Отдался эхом, загулял по обширному полю, отразился от приткнувшегося к кромке леса вагенбурга русских войск. Дядька Иван опустил еще дымящуюся фузею и внимательно оглядел оглянувшуюся на него немного с испугом молодежь.
– Ну вот и шведа дождались! – негромко и со значением сказал он, по-вологодски растягивая «о» и истово
Русский стан проснулся, приглушенно загудел словно растревоженный пчелиный улей. Затрещали боевую тревогу сотни барабанов, заиграли, собирая под знамена бойцов, кавалерийские горны. Десятки вестовых, загоняя коней помчались во все стороны, спеша доставить срочные приказы.
Карл в окружении верных телохранителей и нескольких всадников свиты выехал из-за защиты деревьев. Усмехнулся при виде бруствера, полукругом, опираясь слева на лес, а справа на неширокую речушку перегородившего полуторакилометровое дефиле – открытое пространство между двумя лесами. Поднес к глазам бинокль мастерградской работы. Дальше, немного в стороне от рижской дороги располагался вагенбург русских. С вчерашнего дня, когда он выезжал на рекогносцировку с верными драбантами, бойцами из роты, обученной еще мастерградским перебежчиком Чумным, ничего не изменилось. Это хорошо!
С началом войны у короля Карла Двенадцатого резко изменился характер. Он отказался от забав юности и стал настоящим аскетом, не признающим ни роскоши, ни вина, ни женщин. Одевался просто, став настоящим монахом в солдатской куртке. От жизни он ничего не желал кроме грохота сражений, дыма пушек, лязга скрещенной острой стали и конечно побед! Солдаты его боготворили и верили в его полководческий талант и звезду удачи.
– Господа, – король обернулся к свитским, обвел их глазами тигра и произнес, – брат мой Петр хочет спрятаться от северной ярости за укреплениями…это ли не образец трусости? Не помогли ему и бесчестные нападения его cossack!
За те несколько дней пути, пока армия двигалась по лесным дорогам на Ригу несколько раз налетали казаки, раз, другой стрельнув, скрывались в лесу. Из-за деревьев то и дело раздавались бесшумные выстрелы. При этом обычного облака сгоревшего пороха над стрелком не было. Посланные на поимку таинственных убийц солдаты находили только ведущие вглубь леса следы на земле. Такая тактика серьезно приостановила марш шведской армии, стоило ей больше сотни раненых и убитых и невероятно злила Карла. Разве так возможно пренебрегать рыцарскими обычаями ведения войны! О том, что по его приказу взорвали артиллерийский склад в Риге, он предпочел забыть.
Петровская «спецура» использовала закупленные в Мастерграде пневматические винтовки Жирардони (изобрел в 1779 г. австрийский механик Бартоломео Жирардони), позволявшие бесшумно и бездымно сделать в минуту до двадцати выстрелов.
Переждав смех окружавших его генералов, вновь перевел взгляд вперед. Надсадно кричали офицеры, собирая бойцов. Шесть правильных колонн торопливо строились сразу за опушкой. Ветер усилился, гнул древки знамен. Оружие солдат блестело на солнце, страшное зрелище… Свинцовая туча приближалась со стороны моря, быстро накрывая небо и обещая дождь.
Рука в длинной, почти до локтя порыжевшей кожаной перчатке махнула в направлении укреплений русских.
– Framаt!
Framаt – вперед по-шведски
Затрещали, надрывая душу барабаны. Колыхнувшись черно-синими рядами, колонны грозно поползли к русским позициям. Бодро шагали великаны лейб-гвардейцы в высоких золотых митрах, с торчащими из-под них собранными в косы волосами. Дальше: енчепингцы в алых карпусах (головной убор). Заскрипели колеса пушек, их с натугой тянули упряжки. Немного погодя за левым флангом наступающих двигались на рысях грозные рейтары на конях-великанах, дальше истинные драконы – драгуны, получившие название от драконов, изображенных когда-то на знамени одного из первых драгунских полков. На опушке леса осталось несколько всадников. Впереди тоненький, небольшого росточка. К нему то и дело подскакивали верховые чтобы с очередным приказом умчаться к атакующим батальонам. Потрясший Европу король шведский Карл.