Когда засмеется сфинкс
Шрифт:
На маленькой тумбочке, придвинутой вплотную к столу, два телефона и сифон с водой. Друг против друга узкие, закрытые коричневыми портьерами двери — одна к шефу, другая в архив. Окно, затянутое плотной шторой, забрано прочной, расходящейся веером из левого угла решеткой. Стены оклеены светло-салатного цвета обоями, на полу зеленый ковер. В углу небольшой гардероб с зеркалом. Все в идеальном порядке, нигде ни пылинки.
Грег обошел комнату, открыл сейф, просмотрел ящики стола и сел в кресло, положив руки на дубовые подлокотники.
Раздался тихий стук в дверь, не
— Понравилось? — спросила она и, подойдя к столу, положила на него картонки.
— Да, понравилось, — ответил Фрэнк и вопросительно взглянул на девушку. — Вам уже не терпится завалить меня работой?
— Это дела, которыми нужно заняться завтра. На каждой папке проставлена карандашом цифра: I — означает немедленно, II — желательно побыстрее, в два-три дня; III — подождет неделю-две, ну а IV — потерпит месяц. О ходе дел шеф требует информацию в 11 часов каждую пятницу — это закон, и, насколько я помню, он еще ни разу не нарушался, не попадите впросак, мистер Бартлет терпеть не может людей необязательных и бестолковых.
— Хорошо, мисс О'Нейли, с вашей помощью я надеюсь быстро войти в курс всех дел и приложить максимум сил к дальнейшему процветанию бюро «Гуппи», — засмеялся Фрэнк. — Кстати, откуда появилось это странное название?
— Вы непростительно невнимательны, мистер Грег, я же говорила: мистер Бартлет помешан на разведении и коллекционировании экзотических рыбок, отсюда эрго.
— А вы колючая, мисс О'Нейли. Не упустили возможности поддеть.
— Отнюдь нет, просто поневоле, работая рядом с сыщиками, попадаешь под влияние оттенков профессии и некоторые качества становятся в какой-то мере и твоими.
— Кроме всего прочего, вы еще и марксистка — проповедуете лозунг: бытие определяет сознание?
— Я этого не сказала. Некоторые качества да. Ну а насчет сознания — пусть лучше будет оно упрятано поглубже, в самый надежный тайничок. Вам больше ничего не потребуется?
— Пока нет, благодарю вас, мисс О'Нейли, вы ангел.
— Тогда я пойду. — Она направилась к двери. Открыв, повернула голову и тихо произнесла: — Если будете неискренни, я это тотчас пойму. Мне бы не хотелось, чтобы между нами пробежала кошка. Учтите. — Она вышла.
Грег пристально, любуясь ее ладной фигурой, посмотрел ей вслед и подумал: «До чего же хороша, с ума сойдешь, неглупа, умеет работать и прекрасно держаться».
Он пододвинул папки, сложил их по порядку срочности и открыл верхнюю.
Так начался первый день детектива частного сыскного бюро «Гуппи» Фрэнклина Грега, бывшего полицейского инспектора, когда-то подававшего большие, но, увы, не оправдавшиеся на поприще государственной службы надежды.
Наконец-то он нашел то, к чему стремился, что отвечало его желаниям, в этом Фрэнк убедился весьма быстро.
Работа захватила Грега целиком. Кажется, никогда еще он не чувствовал такого удовлетворения от своей деятельности, как в «Гуппи».
Шеф внимательно и с явной симпатией следил за тем, как ведет и распутывает сложные клубки интриг его новый сотрудник.
Контора процветала.
И чем больше она приносила дохода, тем, казалось бы, глубже в прохладную тень уходил Бартлет, выдвигая на первое место, под лучи софитов телевизионщиков и перья журналистов своего молодого коллегу, издали наблюдая за ним, чтобы вовремя, тихо и неслышно, как призрак, появиться неожиданно рядом, чуть-чуть подбодрить, повернуть в нужную сторону или слегка остудить начинающую кружиться от успехов голову, а затем опять юркнуть и раствориться в благодатной глубине. В отличие от прямодушного Кребса шеф избегал дискутировать с Грегом, всякий раз старался тонко и дипломатично перевести разговор в другое русло и делал это виртуозно, как завсегдатай светских салонов.
Если богом Кребса был закон, то для Бартлета он являлся соучастником. И если Джон был рабом первого, то Хитрый Опоссум умудрялся заставить закон служить себе, работать на его, Бартлета, пользу. Таким образом, характер Грега как бы шлифовался двумя наждачными кругами, из которых один грубо сдирал всю лишнюю и ненужную мишуру, что, естественно, не всегда проходило безболезненно, второй ласково — это скорее напоминало нежное поглаживание, чем обработку, — наводил блеск и наносил замысловатый, сложный и красивый узор.
К этому времени в судьбе юриста произошло и другое знаменательное событие.
Нежная симпатия первых дней к мисс О'Нейли стала обретать какие-то иные, пока еще непонятные ему очертания. Как ему казалось, с девушкой происходило что-то похожее. Постепенно их хорошие отношения переросли в искреннюю дружбу, а затем и в нечто большее, напоминающее любовь, в чем пока полностью разобраться Грег не мог. Сперва он ловил себя на том, что его восхищают внешность девушки, ее трезвые и в то же время веселые и ироничные суждения, а порой и дельные советы ему, ее начальнику. Затем ее стало просто не хватать. Находясь где-нибудь у черта на куличках, ломая голову над очередным криминальным ребусом, ему вдруг остро хотелось видеть ее, быть рядом, чувствовать запах духов, слышать голос. Его сводили с ума ее глаза, постоянно меняющие цвет. Обычно синие, как васильки, они голубели в радости и приобретали лиловатый оттенок, если она сердилась.
Однажды в конце дня он тихо вошел в приемную, держа в руках скромный букетик фиалок. Мисс О'Нейли, вся озаренная солнцем, высунулась в распахнутое окно, давала указания шоферу «пикапа», который привез мебель.
Грег молча застыл в дверях и с восхищением смотрел, как золотыми волнами рассыпались по ее плечам густые, пронизанные лучами волосы. Зачарованный, он не заметил, как она повернула голову и, не меняя позы, чуть-чуть прищурив синие, как небо, глаза, с загадочной и странной, словно чего-то ждущей улыбкой смотрит на него.