Когда засмеется сфинкс
Шрифт:
Вы, очевидно, помните, как в июле 1974 года одиннадцать крупнейших ученых Америки в области молекулярной биологии и генной инженерии во главе с лауреатом Нобелевской премии Джеймсом Уилсоном направили призыв к ученым мира с просьбой временно приостановить исследования в этой области, пока не будут оценены и изучены возможные отрицательные последствия. Поэтому меня очень заинтересовали мысли и эксперименты Роберта Смайлса, чувствуется также, что он весьма доброжелательно настроен по отношению к людям. Об этом хотя бы говорит его концепция на проблему старения.
Тут мне, правда, показалось — его слегка занесло, но, как говорят, все равно здорово, рассуждения если и не убеждают окончательно, то дают пищу для размышлений в положительном аспекте. Ссылаясь на огромные
Вы представляете? Мы можем делать карликов и великанов. То есть я не имел в виду людей. Допустим, курицу со страуса, а крокодила с ящерицу. Можем заставить рассосаться раковую опухоль и многое другое. Своеобразна его мысль о биологическом стимулировании, восстановлении сил, или, конкретнее, о сне. Действительно, четверть жизни человек спит. Бездарно тратит столь дорогое время, отпущенное ему судьбой. Так вот, тот стимулятор, который якобы открыл Смайлс, восстанавливает силы, дает полную возможность всему организму отдохнуть, в том числе и сердцу. Да, да, не удивляйтесь. Во время этого сна под стимулятором, который продолжается всего один час, сердце работает с нагрузкой в двадцать раз меньшей. Получается — человеку не только перепадает лишних двадцать лет активной жизни, но ученый утверждает — применение биостимулятора еще и способствует продлению ее как минимум вдвое.
Смайлс, основываясь на той же генетике, говорит об управлении ее «памятью», воссоздании регенерации, которую в процессе эволюции утратили млекопитающие и, естественно, человек. Он считает: этот процесс можно восстановить, то есть заставить сработать память, заложенную в генах еще миллионы и миллионы лет назад. Действительно, чем, скажем, лучше нас ящерица, у которой отрастает оторванный хвост, или дождевой червь — если его разорвать напополам, вообще будет два новых. Он предлагает после соответствующего облучения каким-то то ли полем, то ли еще чем кусочка взятого у человека органа — сердца, легких или печени — в соответствующем растворе выращивать целый орган, как, скажем, это делают сейчас с некоторыми растениями. Причем орган берется у самого больного, а потом вставляется ему же вместо порочного, но уже молодой и абсолютно лишенный изъянов своего «прародителя».
Касаясь проблемы трансплантации органов, молодой человек заявляет, что хотя он и разработал полностью метод преодоления барьера несовместимости тканей и, разумеется, не имеет ничего против пересадки органов от людей умерших, но подчеркивает — от умерших по-настоящему.
— Странно. Разве можно умереть как-то по-другому? — удивился Фрэнк.
— Оказывается, можно, мой друг. Дело в том, что мы с развитием науки потеряли точную градацию смерти, может быть, это и закономерно — с увеличением нашего объема знаний стирается грань между жизнью и небытием. Сошлюсь на небольшой пример. В Тайстауне, в клинике, лежит девушка. Она попала в автомобильную катастрофу и получила смертельную травму — перелом основания черепа. Мозг ее поврежден необратимо, но медики, подключив к ней различную аппаратуру, поддерживают в теле жизнь. Налицо нелепица. С одной стороны, она, несомненно, мертва: мозг не работает, отсутствуют все чувства, она никогда, как мы говорим, не придет в себя. Но с другой — ее тело продолжает жить, пусть с посторонней помощью, но живет, почти все основные органы, естественные или подключенные, функционируют. И это длится уже два года. Так считать ее трупом или нет?
— Ваш вопрос поставил меня как юриста в тупик. Могу сказать лишь, что мне ее очень жалко.
— И не только вам. Родители обратились к врачам с просьбой отсоединить стимуляторы и, как они выразились в своем письме, дать ей возможность умереть спокойно. Но тут возникла новая проблема: медик не имеет права давать пациенту
— Что только не творит с человечеством «желтый дьявол» и жадность, вероятно, правы коммунисты, когда говорят, что одна из их конечных целей — уничтожение денег.
— Ну сначала надо ликвидировать и кое-что другое, мой друг, — глубокомысленно заметил Бартлет. — А человека основательно переделать, подготовить к этому хотя бы так, как предлагает Роберт Смайлс.
— И какова была реакция на его высказывания со стороны специалистов?
— Чисто современная, в духе наших уже устоявшихся традиций. Интеллигентные и умные сказали, что он романтик и фантазер, а хамоватые и глупые объявили авантюристом и бессовестным шарлатаном. По этому поводу хотелось бы мне добавить: стоило бы в мемуарной и библиографической литературе упоминать не только о том, как такой-то дружил с Ньютоном, ценил Гёте, помогал Бору, выручил из беды Шиллера и дал в долг Эдисону. Нет. Стоит упоминать бы и то, как кто-то издевался над Беконом, травил Менделеева, писал доносы на Чайковского и не вернул вдове какого-нибудь Людовика… позаимствованные деньги.
Когда Грег, тепло распрощавшись с гостеприимным хозяином и его слугой, садился в свою расхлестанную машину, было немногим более семи вечера. Он, находясь все еще под впечатлением проведенного дня, неторопливо выехал на шоссе, миновал мост, свернул к обочине и остановился у первой попавшейся на глаза кабины телефона-автомата, чтобы позвонить О'Нейли.
Взглянув на циферблат часов, он набрал домашний номер. Ровные продолжительные гудки привели в изумление. Где она может быть? Грег, немного подумав, на всякий случай позвонил в бюро и тотчас услышал в трубке до боли родной голос:
— Бюро «Гуппи», у телефона мисс О'Нейли.
— Джин, милая, — заорал Фрэнк так, что стоящая неподалеку с сумкой в руках пожилая женщина шарахнулась, выронила пакет и, пугливо оглядываясь, засеменила прочь. — Это я. Как хорошо, что застал тебя, не уходи, пожалуйста. Мы закончили дела с шефом, и я свободен аки горный орел.
— Где ты, Фрэнк? Откуда звонишь? — донесся ласковый и радостный голос. — Ты совсем освободился?
— Неподалеку, у съезда с моста, я примчу минут через десять. А ты почему не спрашиваешь, о чем был разговор и что произошло?
— Приедешь расскажешь, ведь ты не можешь о таком серьезном деле поведать в двух словах, а я желаю знать все до мельчайших подробностей, — засмеялась девушка. — Кстати, надеюсь, мы отметим это знаменательное событие не в каком-нибудь пропахшем снобизмом клубе?
— Ну конечно же, милая, — начал Фрэнк.
— Тогда жду, раз ты орел — лети над светофорами, не теряй время зря. — В трубке забились частые гудки.
И опять у Грега мелькнула мысль: О'Нейли что-то известно. Почему она сказала: о столь серьезном деле не расскажешь вдруг? Значит, знает: разговор был о серьезном деле. Чепуха все это. Она могла просто догадаться. Ведь его Джин умница, с нежностью подумал он и направился к машине. «Как она обрадовалась, моя пушинка. Теперь-то уж можно будет осуществить их планы и наконец пожениться».