Когда завтра настанет вновь
Шрифт:
Этот барьер не защищал от чужих заклятий. Зато он защищал тех, кто находился в круге, от последствий заклятий, сотворённых ими самими.
Я перекинула рубин в руку с печатью. Сжав в кулаке, закрыла глаза, чувствуя, как пульсирует под пальцами чистая энергия прекрасно огранённого камня. Эш с Рок не видно… отлично.
Даже если сейчас они выйдут из мобиля, то не успеют подойти слишком близко.
— Дархадас, лан-кнаймхо эгус рухэн…
Магические силы рубина текли сквозь мои пальцы — кристально чистой водой, хрустальным ключом, пробившимся из-под земли. Камень пришёлся как нельзя кстати: мой резерв был
— …амах кэд атэ тъюсти!
Последнее слово истаяло в воздухе одновременно с тем, как я различила в поле тёмные фигуры, медленно поднимающиеся с земли.
Синее пламя за границей пыльного круга полыхнуло вместе с печатью, засиявшей так, что резало глаза.
Огонь взмыл к небу потоком в человеческий рост, точно вода, текущая снизу вверх. Он обжёг волной жара даже меня, стоящую в безопасности защитного круга. Он поглощал траву, таволгу, заросли девясила вокруг перекрёстка и фигуры одержимых с жадностью ребёнка, дорвавшегося до новой игрушки, и воздух наполнился дымом, сладко пахнущим горелыми цветами и тошнотворно — печёным мясом. Одержимые даже не вскрикнули: просто рухнули в языки пламени, точно в реку.
Видимо, тварь оставила их, как только поняла, что марионетки больше не пригодны к использованию.
Выждав для верности ещё секунд десять, стараясь не дышать, я наконец опустила руку. Когда огонь погас, а над моим плечом вспыхнул волшебный фонарик, увидела, что ко мне на всех парах несутся Эш и Рок, а за границами круга на земле не осталось ничего, кроме чёрно-серого пепла.
И странных тёмных куч, очертаниями отдалённо напоминающих скрючившихся людей.
Наверное, я должна была ужаснуться. Мне обязано было стать плохо. Откровенно говоря, я сама удивлялась, почему меня ещё не вырвало. Но я чувствовала лишь сверхъестественную усталость, и немножко — удовлетворение от того, что всё закончилось.
Следом опустила взгляд на спокойное лицо мастера и на Питера, хрипло дышавшего сквозь стиснутые зубы.
Нет, ничего ещё не закончилось. Я убила тех, кого нельзя было спасти; теперь мне предстояло помочь тем, кого спасти ещё можно.
— Я это златокудрое сокровище еле удержала в мобиле! — пожаловалась Рок, первой подплывая ко мне. — Говорю ему, что мы ничем не поможем, что лучше не соваться, дабы не попасть под раздачу, а он рвётся, как… ох, что с Питером?
Я посмотрела на брата. Тот стоял позади баньши, опустив голову, сжав кулаки.
— Лайз, — выдохнул Эш, — ты самое безголовое существо на свете, ты это знаешь?
— Возможно, — легко согласилась я, сунув рубин в карман. Теперь — пустую красивую безделушку. — Их обоих прокляли, нужно отвезти их к лекарю как можно скорее. Эш, подгони мобиль, а то обоих мы не дота…
— Одного, Лайз. Везти обоих нет нужды, — тихо молвила Рок. — Мистер Тинтрэ… ушёл за грань предопределённости.
Пару секунд я смотрела на баньши, отказываясь понимать смысл её слов.
Снова опустила взгляд на бледное лицо учителя.
Оно было таким умиротворённым, что казалось спящим.
— Нет. — Я рухнула на колени, лихорадочно пытаясь прощупать пульс на шее. Его кожа была тёплой, даже горячей, податливой и мягкой… но бьющаяся жилка не желала находиться, как бы тщательно я не искала. — Нет, я…
Нет. Нет. Это было несколько проклятий, каких-то паршивых проклятий от безмозглых одержимых! Я прибежала, как только могла, я сделала всё, чтобы его спасти, я…
— Великая Госпожа укрыла его смертной тенью. Это… было быстро. И совсем не больно. — Рок мягко сжала пальцами моё плечо. — Он умер мгновенно, Лайз. Умер в бою. Такой смертью может гордиться любой маг.
— Он… он не…
— Лайз, мы должны оставить его. Он помог тебе… всем нам — спастись. Ты сделала всё, что могла, для него. Его тело осталось неосквернённым, его душа обретёт покой. Подумай о Питере: он ещё жив, но поцелуй Великой Госпожи вот-вот коснётся и его губ.
Питер…
Я зажмурилась. Поднялась на ноги и отвернулась, так, чтобы не увидеть вновь бледное лицо мастера: спутанные кудри расплескались по земле, очки впервые на моей памяти спали с носа. Питер, сейчас — только Питер… обо всём остальном можно подумать позже. Как бы ни хотелось не думать вовсе.
Интересно, это нормально, что мне даже не хочется плакать?
Когда я открыла глаза, Рок внимательно и сочувственно всматривалась в моё лицо, а Эш тормозил мобиль шагах в десяти от нас.
— Помоги мне, — сказала я, поднимая с земли бритву Питера — слова вышли сухими и абсолютно невыразительными. Сложив бритву, сунула её в карман ветровки и, взяв Питера за плечи, с трудом приподняла его: сил помочь себе заклятием у меня не осталось. — Возьми за ноги.
Мы положили Питера на заднее сидение. Я села рядом, держа его за руку, пока он метался, точно в лихорадке — на скулах рдеют густые пятна румянца, волосы липнут к мокрому лбу.
Я не знала, каким проклятием его наградили, но мне очень не нравилось то, что я видела.
— Вид у него не очень, — бесстрастно заметил брат.
— Поэтому быстрее к лекарю, — сев на переднее сидение, велела Рок.
— К целителю. — Я прикрыла глаза, вспоминая то, как вечность назад сканировала мамин организм. — Простой лекарь с проклятием не справится.
Я не знала, сколько промучилась, пытаясь увидеть перед внутренним взором энергию Питера. Но в конце концов увидела. Золотистое облако, повторявшее очертания его тела — нормальная жизненная сила молодого здорового человека — точно окутывала чёрная паутина: липкая, жирная, вкрадчивая. Она затянула Питеру грудь, руки и сердце, пульсируя чёрным сгустком, и на моих глазах пускала новые тоненькие ниточки, подбираясь к голове.
Я уже видела, как проклятия овладевали организмами. Не такой мощности, конечно, и не на людях. Но нас заставляли проклинать мышей, наблюдать, как подобная паутинка затягивает сияющий сгусток их жизни, а затем либо заставить эту паутинку исчезнуть, либо счистить её, переместив в пустующий резервуар типа карты или кости. Зависело от силы проклятия.
Когда паутина обволокла Питеру горло, вместо нового вдоха он судорожно захрипел.
И не выдохнул.
— Боги…
— Что?
Я судорожно сжала руку Питера, стараясь не слышать начала его агонии.