Когда жара невыносима
Шрифт:
– Почему бы не рассказать все, как есть?
– Гм…
– Давай! – заявила она безапелляционно, подтолкнув его к каменной стене. – Что происходит, Джек?
Он расправил плечи, и внимание Элли отвлекли безукоризненные бицепсы и мощные мышцы живота. Она сделала над собой усилие и сосредоточилась на разговоре.
– Ничего не случилось.
Черт бы его побрал! Словно в раковину забился. Элли с трудом подавила в себе вспышку раздражения и как можно спокойнее сказала:
– Ладно, Джек. Можешь не рассказывать.
Она направилась к выходу, но сильная рука обхватила ее за талию.
– Полегче, Элли. Не кипятись.
Она попыталась его оттолкнуть, но усилия не произвели на него впечатления.
– Почему ты просто не можешь поговорить?
– Если ты помолчишь пару секунд, поймешь: именно это я и собираюсь сделать. – Джек указал ей на кресло. – Садись.
Элли скрестила ноги и замерла в ожидании. Если он еще раз скажет, что все в порядке, она спустит его с лестницы.
– Мое путешествие в Кению было очень скучным. Я бродил по улицам, брал интервью, собирал информацию, вел репортажи. Был завален бумагами и рутинной работой.
Элли скорчила гримасу:
– Бедняжка!
– Что-что?
– Что слышал. Если ничего особенного не произошло, к чему такие страдания?
– Именно потому, что ничего не произошло. Тоска и скука. Никакого адреналина.
– Я тебя не понимаю.
– Я сам иногда себя не понимаю. Есть причины, по которым я делаю то, что делаю. Мне нужен драйв. Я хочу жить на полную катушку. – Джек покачал головой, должно быть увидев выражение лица собеседницы. – Может быть, потом объясню тебе причину. Но не сегодня, хорошо?
Еще не готов. Кому, как не ей, это понять?
– Хорошо. Так тебе нужна опасность, риск, верно?
– Не то чтобы опасность, хотя конечно, но больше всего меня радует чувство бесконечной свободы, бьющей через край энергии, это питает меня.
– А в этот раз такого не было?
Джек закрыл глаза.
– Ну, что-то было. Во всяком случае, все чувствовали витающую в воздухе опасность. Чувствовали, что благополучие страны висит на волоске, еще немного – и случится страшное. Но я не чувствовал единения с толпой. Просто выполнял работу.
– Вот как.
– Существует несколько типов военных журналистов. Одни идеалисты, верят, что печатное слово способно изменить мир. Другие, напротив, питаются насилием, жестокостью. Кто-то прячется от происходящего. Я веду репортаж. От начала до конца. Спасать мир – не моя работа. Я хочу иметь дело с голыми фактами, не поддаваясь эмоциям. Я всегда был сверхобъективен. Никогда никого не осуждал, поскольку знал мнение обеих сторон. Ни одна из них не бывает полностью права. Но я был первым – первым! – кому удавалось поймать настроение толпы.
– Ты в самом деле никогда никого не осуждал? – удивилась Элли. – Не принимал ни одну из сторон?
Джек ненадолго задумался.
– В профессии или в личной жизни?
– И то, и другое.
– Что касается политических идеологий, я сохраняю нейтралитет. Конечно, всякое случается, но я убеждаю себя, что расстраиваться из-за этого не стоит. Не имея ярко выраженной позиции, не рискую разочароваться.
Как все запутано.
– Так что там с Кенией?
– Я рассказал о происходящем Митчеллу, и тот назвал меня черствым, неэмоциональным роботом. Разве я робот, Элли?
Девушка положила голову ему на плечо.
– Я так не думаю, но я не видела тебя в работе. По твоим репортажам этого не скажешь, но последний я видела больше полугода назад.
– Еще он сказал, что я привык к насилию, разучился чувствовать чужую боль. Становлюсь бессердечным.
Да уж, услышать такое от Митчелла – вот уж воистину увидел соринку в чужом глазу. К тому же Джека никак не назовешь бессердечным. Возможно, он эмоционально дистанцируется от происходящего, но разве это плохо?
– Может, ты просто хочешь защититься от всего плохого?
Джек пожал плечами:
– Не знаю. Митч заявил, что я выжжен дотла, опустошен. Мы поругались.
– И он отправил тебя домой?
– Он никуда меня не отправлял, как бы ни утверждал обратное, – возмутился Джек. – Я уехал, потому что выполнил свою часть работы. Дальше там справятся и без меня.
– Ты тоже чувствуешь себя опустошенным? – тихо спросила Элли.
– Не знаю.
– Я думаю, тебе просто нужно отдохнуть. После случившегося в Сомали ты через пару недель вновь отправился в далеко не самое гостеприимное место. Когда ты в последний раз отдыхал как следует?
– Отдыхал?
– Да, валялся на пляже, катался на серфе, пил вино, читал увлекательные книги, а не только литературу по работе. Спал до полудня. Одним словом, когда у тебя был нормальный отпуск?
– Не так давно, – улыбнулся Джек и положил ладонь на ее колено.
– Будет врать-то. Может, уже пора?
– Честно говоря, я не умею расслабляться. Валяться на пляже – это не ко мне. Я люблю движение, бешеный ритм жизни, приключения. Когда работаю, я по-настоящему живу.
– Возможно, ты приучил себя к этому, – Элли зевнула, – но это неправильно.
– Иди-ка ты спать, Элли, – ласково сказал Джек, погладив ее по голове. – Оба не выспимся, разве это хорошо?
Элли не думала об этом. Она крепко обняла Джека и прижалась к его обнаженной груди.
– Не слушай Митчелла, Джек. Он думает, что всегда прав, но это не так.
– А вдруг сейчас он прав?
– Во всяком случае, не стоит ему об этом говорить. Твоего признания он никогда не забудет.
Прижавшись к нему всем телом, она задержала дыхание, вдруг оттолкнет. Но он обнял ее еще крепче и зарылся лицом в ее волосы. Элли погладила его по спине. Джек поднял на нее грустные глаза.