КОГИз. Записки на полях эпохи
Шрифт:
Лицо женщины было непроницаемое, суровое, и я понял, что ничего хорошего мы не услышим.
– Вы, молодые люди, охотники… Шли бы отсюда куда… А то… Сюда птицы прилетают, вы в них не стреляйте, – она резко повернулась в сторону оплывших холмиков, перекрестилась двуперстием и быстро пошла прочь.
Мы молчали, хотелось закурить, но что-то сдерживало. Вдруг из глубины леса вылетели огромные черные птицы и сели на лиственницы. Глухари. Такие всегда осторожные, а тут… Возможно, они не заметили нас за толстыми стволами и растопыренными лапами столетних деревьев. Я не шевелился и дышать-то вроде перестал. Володя тоже затаил дыхание. Боясь поднять головы, мы слушали, как могучие птицы гуляют над нами по толстым сучьям. На нас сыпалась мелкая труха. Украдкой я глянул вверх. Три глухаря, черные, красивые, с бородами, не торопясь клевали побитые морозцем иглы. Но вдруг, что-то почувствовав, они захлопали сильными крыльями и, ломая ветки, полетели в чащобу за речку.
– Ну как? – спросил я, когда птицы скрылись.
– Хорошо, что Яков не стрелял! – ответил Володя.
XI. Вериги на душе
Город – это не просто сложный организм, который имеет свою историю, меняется, развивается, подчиняет своим интересам окружающее пространство, населяющих его людей. Город – организм одушевленный! У него есть своя этика, он ревнует, завидует, совершает поступки, а главное, у него есть совесть, как у человека. Совесть – это странный инструмент, который измеряет нравственность поступков post factum.
При царствующих дворах роль совести исполняли шуты, мудрейшие люди с высоким положением и происхождением, только им позволялось безнаказанно высказывать, «что на уме». Они выполняли функцию прививки обществу, предупреждая и ослабляя его социальные заболевания. Это и знаменитый шут Балакирев в XVIII веке, и великий Райкин в двадцатом. Самый роскошный храм на Руси народ называет храмом Василия Блаженного, потому что ему, выразителю народных взглядов, позволялось говорить многое, если не все, в страшном XVI веке (хотя, по мнению некоторых современных историков, под его личиной скрывался оставивший престол Иван Грозный).
Во всех городах и селах во все времена были люди, не обремененные высокими постами и званиями, но пользовавшиеся удивительным уважением и доверием земляков за бескорыстное, самоотверженное служение и «любовь к родному краю». Такими людьми не обделен и наш город. Многих я знаю. Когда я видел кого-нибудь из них, гуляющего по Откосу, во мне просыпалось чувство, которое поднималось волной, наполняя душу теплом. Встречные их узнавали, улыбались, здоровались, иные с радостью общались. Те, о ком я говорю, никогда не были «записными» председателями, секретарями, депутатами – как-то мудро отгородились от этого, сохраняя себя для более личного служения. Для меня поименное их перечисление всегда будет начинаться с поэта Юрия Адрианова.
Писатель и книга – это как-то естественно. Писатель без книги не мыслится. Да и книги без автора, задумавшего ее и создавшего, не существует. Книга как явление и продукт цивилизации давно уже вошла в разряд артефакта. И даже зачастую рассматривается как произведение искусства.
Люди уже несколько столетий тайно и явно, пропагандируя или скрывая свою страсть, собирают книжные редкости. Однако в отличие от нумизматов, филателистов и прочих серийных коллекционеров их занятие во все времена не очень-то приветствовалось властью. А все потому, что интересовали чернокнижников старообрядческие летописи, созданные в скитах, описания церемоний, напечатанные в помещичьих типографиях, да уничтоженные цензурой издания подрасстрельных авторов 30-х годов и прочие сомнительные редкости. Книга более шести столетий является незаменимым носителем информации, а владеть и дозировать информацию – прерогатива государственных и карательных органов.
Мне могут возразить, что в наши дни более емким и мобильным источником является Интернет, но тут же вспоминаются люди недалекого прошлого, которые говорили, что иметь дома книги не обязательно, когда в стране такие огромные государственные книжные хранилища. Однако в читальных залах при них сидели те самые профессора и писатели, у которых были свои прекрасные домашние библиотеки. Так и сейчас: полноценно пользуются Интернетом те, у кого дома на полках стоят пять-шесть тысяч томов.
У Юры Адрианова была очень приличная домашняя библиотека. Составил он ее в 60-70-е годы, когда покупать книги считалось модным в самом дурном смысле этого слова, но к нему это не относилось. В то время торговый зал когиза выполнял функции клуба для интеллигенции города. Я не знаю, читают ли нынешние писатели современную русскую литературу и покупают ли книги, но в книжных магазинах я встречаю их значительно реже, чем тех, из семидесятых, когда одним из мест встреч писателей был когиз, – там они регулярно стояли у книжных полок.
Проводниками в мир книг у Юрия Андреевича были его дядюшка, писатель-краевед Алексей Елисеев, и литературный наставник Борис Пильник, поистине люди энциклопедических знаний и настоящие носители русской духовности. Эти эпитеты в самой превосходной степени можно отнести и к Юре.
Помню случай: немолодая интеллигентная пара, приехавшая откуда-то из области, принесла на продажу в букинистический отдел прижизненное издание «Мертвых душ» Гоголя. Антонина Ивановна, старейший, опытный товаровед, вздохнула и, глядя на сдающих книгу, вдруг задумчиво сказала:
– К сожалению, я не смогу вам заплатить больше двадцати пяти рублей – это потолок. Он установлен специальным каталогом на покупку. Но я дам вам адрес Бориса Ефремовича Пильника, живущего в соседнем доме. Сходите к нему – он заплатит настоящую цену, а я позвоню, предупрежу о вас.
Я присутствовал при этой сцене и с удивлением слушал Антонину Ивановну. Когда владельцы «Мертвых душ» ушли, Антонина Ивановна, обращаясь ко мне, призналась:
– Понимаешь, я вижу, что у этих людей большое горе. Не знаю какое! Им просто надо помочь. Почти никто не задумывается, что для ряда людей буккнига – последняя надежда, где можно перехватить немного денег. Вот ведь сегодня они принесли сюда самое дорогое, что есть в их доме, и я должна помочь.
Дальнейшая судьба «Мертвых душ» стала мне известна позднее. Пильник сказал хозяевам редкости, что уже стар для коллекционирования, и сосватал книгу Адрианову, а в его доме она встала на самую почетную полку.
У Адрианова в библиотеке было много книжных изюминок. Я с завистью вспоминаю альманахи и сборники новиковской и пушкинской эпохи, комплекты журналов «Исторический вестник» и «Русская старина», семитомник «Отечественная война и русское общество», иллюстрированные многотомные издания середины XIX века, два тома «Записок русского офицера» Федора Глинки или «Кобзарь» Тараса Шевченко 1840 года.
Адрианов обладал профессиональным библиофильским чутьем.
Стихи Юры я узнал довольно рано. Моя мама преподавала в радиотехникуме и однажды после выступления там молодых поэтов принесла домой две книжечки с автографами. Коля Рачков написал маме: «Спасибо, что так долго терпели мои стихи». Что было накарябано на книжке Адрианова «Считайте годы по веснам», мы понять не смогли. Не смогли разобрать эти каракули и через много лет вместе с самим автором, когда ели жареных карасей у меня дома и я показал ему его автограф. Он тогда сказал: «Сейчас проводишь меня домой, и я подпишу тебе другую». Домой я его проводил, и «Считайте годы по веснам» он с трудом где-то у себя в кабинете разыскал и подписал мне, но что он там нацарапал, я не пойму до сих пор. Расспрашивать его во второй раз не хотелось: к тому времени мы с Юрой уже несколько лет близко дружили.