Когната
Шрифт:
Когда Константин вернулся на работу, он услышал обрывок разговора коллег: «…он просто рвал и метал. Говорил: “Ага! Вот как! То есть, стоит ранение получить, и сразу, как кошку, за шиворот — и на мороз! Думаете, остальные сотрудники этого не увидят?!”» Дальше подслушивать было некрасиво.
После посещения посольства Константин читал полученные от Волитары письма в хронологическом порядке и с досадой отмечал все растущее, от послания к посланию, обеспокоенность его судьбой. Ему хотелось телепортироваться к Волитаре, сказать ей: «Да все в порядке, успокойся уже!» Но как она могла успокоиться, когда ей донесли, в каком виде
Только она думала, что это были слова насчет того, что она аристократка, — но это его не удивляло и не утомляло, с этим-то как раз Константин ознакомился еще в книжках о прошлом и позапрошлом веке, о крепостных и помещиках. Например, «Муму». Уж где точно была описана Волитара, так это там. А он чувствовал себя собакой. А Волитара, помимо того что занимала в его воображении роль взбалмошной старухи, каким-то образом играла еще и роль Герасима. Чтобы позлить ее, он предложил прочитать рассказ Тургенева и поделился мыслями насчет героев в ней. Константин думал, что она сделает паузу между письмами, но Волитару не так-то просто было затормозить, она написала даже раньше обычного. В своем внеочередном письме она писала:
«Я поняла. Ты на мои слова про коммунизм и коммунистов обижаешься. Я объясняюсь. Я женщина есть, я не всегда для того, чтобы мысль передать, говорю. Иногда я для того, чтобы у мужчины лицо вытянулось, слова употребляю. А еще я рыцарем-драконом являюсь. Я не всегда, чтобы объяснять свои слова и поступки, время имею. Ответственностью за множество драконов я и так чуть ли не с рождения обременена. Я сочувствия не прошу, но ты его, если честно, проявить мог бы. Ты, что я тобой пользуюсь, считаешь, я это понимаю. Но, дорогой Костя, это ты на мне катался. (Шутка)».
Он ответил:
«Волитара, извини, если показался резок. Наши письма читают цензоры с обеих сторон, и они наверняка уже вообразили себе всякое, чего не было. Нет, меня в какой-то момент задела твоя шутка. Ты написала, что посчитала, сколько я боролся с женщиной-драконом в тот день, пока с ней не справилась группа захвата. Три секунды. И якобы я проиграл, потому что секунд было три, а я всего один. Я не чувствую себя проигравшим. Если бы такое случилось еще раз, я бы попробовал еще раз остановить ее и поймать живой. Потому что увидел в ее глазах отчаяние, которого не могу пожелать никому в жизни, даже самому злейшему врагу.
Пиши, пожалуйста, пореже. Ты замужем, в конце концов. Твой супруг может подумать бог знает что. Даже мне неловко от твоего последнего письма».
Следующее письмо от нее было с припиской внизу, с иероглифами, начертанными неизвестной рукой:
«Константин, я, с разрешения Волитары, обратиться к вам осмелился. Я, в знак извинения за неудачную шутку Волитары, выслать подарок вам намереваюсь. Волитара, что это за подарок, знать не будет. Я, чтобы вы не говорили ей, что это за подарок есть, вас прошу».
Константин пообещал, что, когда получит подарок, даже намеком не даст угадать Волитаре о том, что это такое.
Вскоре полковник вызвал его в кабинет, как было обычно, когда приходила драконья корреспонденция. Конечно, посылку проверили еще до того, как Дмитрий Нилыч до нее добрался, и пропустили, он тоже посмотрел, что это такое, но выглядел обескураженным, прежде чем отдать драконий сувенир Константину.
— Даже не знаю, стоит ли тебе… — сказал он. — Не представляю, как ты это воспримешь.
— Переживу, товарищ полковник, — успокоил Константин.
Дмитрий Нилыч протянул ему что-то вроде часов с крышкой. Это оказался секундомер, на циферблате которого были отмечены только три первых деления. На внутренней стороне крышки странного хронометра находилась гравировка: «В благодарность за три секунды, которые спасли три жизни, одна из которых мне особенно дорога», а ниже номен и имя.
— А продавца в кафе он и не посчитал! — улыбнулся Константин. — И я только сейчас подумал, что он ведь там был и спрятался, когда все началось.
— И что ты будешь с этим делать? — спросил Дмитрий Нилыч, показав глазами на часы.
— То же, что и с остальным, — Константин кивнул на трость. — Жить с этим дальше, товарищ полковник.
— Как можно дольше! — подсказал Дмитрий Нилыч.
— Так точно.
Он забыл о секундомере сразу же, как только забросил его в стол. А вспомнил, да и то ненадолго, во время очередной заварушки вдали от дома, когда драконов, которых требовалось обезвредить, оказалось больше, чем в прошлый раз, а времени на это имелось, наоборот, гораздо меньше.
Опекун в Зеркале
С утра Настя начала навяливаться с ними.
— Папа, ты ведь потом на обратном пути к нам зайдешь? Я тебя уже триста лет не видела, и еще неизвестно, когда увижу.
Максим Сергеевич понял, куда она клонит, и на его лице отобразилось много различных оттенков досады, которые он пытался скрыть, но, совершенно очевидно, не сумел. А Настя, скорее всего, еще вчера это задумала или очень рано утром, потому что оделась в походную одежду, как если бы была человеком и боялась комаров. Она еще до завтрака ходила в плотных штанах и клетчатой рубашке с рукавами. Кеды и пионерский значок, впрочем, перекочевали и в этот наряд.
— Да, — сказал Максим Сергеевич, — на обратном пути снова сюда заверну, не переживай.
— Так я не поэтому переживаю. Раз уж ты все равно обратно сюда, можно я с вами? Подольше побуду с тобой…
— Насть, но ты же понимаешь, что это не просто прогулка по лесам, по горам. А если что-нибудь случится? — попробовал остановить ее проводник. — Ты понимаешь, что, если с тобой что-нибудь произойдет, я с ума сойду? Я уже далеко не юноша, вроде этого…
Он кивнул на Константина.
— Ну па-а-ап, — взмолилась она.