Кого не взяли на небо
Шрифт:
Эта весна больше походила на позднюю осень. По тёмному, свинцовому небу ветер гонял рваные клочья седых облаков. Постоянно моросил мелкий, холодный дождь. Мёртвая тишина давно покинула отведенное ей место на заброшенном кладбище и расползлась по всему городку. На ржавом кресте покосившейся башенки приходской кирхи сидел гигантский черный ворон. Птица будто спала, её глаза были прикрыты, с длинного блестящего клюва стекала дождевая вода. Горизонт чернел надвигающейся грозой. Ворон медленно расправил огромные иссиня-чёрные крылья и застыл мрачной скульптурой. Дождь поливал его оперение, и пыль многих столетий стекала по
Что-то вырвало его из плена грёз — ворон встрепенулся и устремил взгляд вниз, на мощеный булыжником дворик церквушки, покрытый мутными лужами и островками тающего снега. По грунтовой дорожке, подпрыгивая на кочках и буксуя в грязи, медленно тащились два утробно рычащих автомобиля, заляпанные грязью, словно бегемоты после случки. Из первого авто вывалилась худенькая девушка и, прижавшись щекой к прикладу автоматической винтовки, решительно направилась на кладбище. Вторая машина, оглушительно выстрелив глушителем, прежде чем недовольно затихнуть, явила взору Ворона двух, весьма странных, пассажиров.
Аномально высокий мужчина мог быть потомком скандинавской валькирии и воина из африканского племени масаев. Дреды цвета гнилой соломы висели ниже поясницы; борода, разделённая на несколько прядей, спускалась к медной пряжке солдатского ремня. Его спутница выглядела не менее нелепо — её одежда состояла из чёрного платья, испещрённого жёлтыми рожицами и страшенных сапог, голенища которых устрашающе топорщились несметным количеством стальных шипов.
Ворон внимательно вгляделся в лица мёртвых колобков на платье. Разглядел меч в кожаных ножнах за спиной высокой девы, вытянул шею и ещё шире расправил свои огромные крылья. Они заметили его, длинный снял с пояса рогатку и, выколупав из жижи под ногами увесистый булыжник, стал натягивать жгут.
— Веп Ва Вет, — три раза каркнул Ворон.
— Это Грим, — сказала Йоля сержанту, — Тот самый друг, о котором я рассказывала.
Монакура слегка сместил прицел и отпустил тяжи рогатки; снаряд разнёс вдребезги разноцветного ангела, изображённого на витраже оконного проёма.
Мужчина сочувственно посмотрел на спутницу и опустил глаза:
— Ну, ладно. Хорошо, что вы встретились. Я, пожалуй, не буду вам мешать — пойду пройдусь с мелкой — разведаем местность, обустроим место ночлега.
И он поспешил убраться прочь, но на углу кирхи остановился и осторожно обернулся — гигантская птица восседала на силовой раме пикапа, а Йоля невозмутимо стояла напротив.
— Не уверен, что хочу знать то, что здесь происходит, — пробормотал барабанщик и скрылся за углом.
* * *
Монакура обходил кирху, проваливаясь в размякшую землю по щиколотку. Древние могилы начинались прямо у стен здания, надгробные камни с истертыми письменами торчали из тающих сугробов неровными рядами. Время от времени сержант резко поворачивался, готовый к стрельбе, но опускал дуло оружия, встречая скорбный взгляд очередного каменного ангела. Стены церкви были толсты, окна высоки.
«Годно. Отличное место для ночёвки», — подумал Монакура.
Кладбище представляло собой небольшой сквер, обнесенный полуразрушенной невысокой стеной. Толстенные деревья росли на почтенном расстоянии друг от друга, как бы из уважения к могучему соседу. Приходская церковь стояла точно в центре погоста; её окна закрывали запыленные, чудом уцелевшие витражи. Каменные ступени, ведущие к массивным, окованным ржавым железом, дверям, были истёрты ногами прихожан. Ныне мертвых, и похороненных здесь же, куда они ходили много лет молиться богу и просить о богатом урожае, здоровых детях и скотине, победах в войнах и загробном царстве.
Мелкой нигде не было видно. Монакура Пуу держался цепочки следов, петляющих между могилами. Те привели его к дверям кирхи. Сержант вошел внутрь. В проходе между широкими скамьями стояла Йоля и взирала на алтарь.
— Двери дома Господнего открыты для всех. Но не от любви великой, а потому, что хозяин сгинул, — произнесла она.
— Ей повезло, — согласился сержант, любуясь воспитанницей.
Аглая Бездна, стоя на алтаре ногами, у подножия величественного, с неё ростом, распятия, одной рукой обнимала Иисуса за шею, а второй, держа карандаш губной помады, рисовала сыну божьему улыбку Джокера.
— Кладбище выглядит заброшенным. Как и подобает кладбищу. Кроме твоего друга, здесь давно никого не было. Ты в курсе, что он питается не только мышами? Этот ворон — каннибал, на кладбище полным-полно птичьих костей.
Йоля кивнула.
— Неси вещи, Монакура Пуу. Давай готовиться к ночлегу — я жутко устала.
Сержант и сам устал — прошедшие сутки он провёл за рулём, сражаясь с бездорожьем — путь, проложенный предводительницей, пролегал по отвратительным дорогам, заросшим, разбитым и вдобавок раскисшим после снежной зимы. Аглая вела второй автомобиль — девушка прекрасно справлялась. Йоля всю дорогу провела на задних сидениях джипа, развлекаясь отвратительными маршами — Аглая Бездна перед самым отъездом навестила репетиционный гараж,откуда вернулась с отломанным от ударной установки барабаном и парой палочек.
— Мелкая, пойдём вещи разгрузим, — позвал он Бездну, но та продолжала тискаться с распятым на кресте, не обращая на призыв ни малейшего внимания.
Монакура Пуу сплюнул на пол и пошёл к выходу.
Моросящий противный дождь заставил сержанта пошевеливаться. Он закинул за спину пару туристических рюкзаков, несколько винтовок, прихватил кейс с Анцио, двадцати-пяти литровую канистру с водой, глиняный горшок с кустом марихуаны и вернулся назад.
Йоля покинула неф и распятый Иисус повеселел, теперь на его устах играла зловещая улыбка, а из той части церковного притвора, где располагались жилые комнаты для священнослужителей, доносился треск дерева и звон бьющегося стекла. Монакура поставил горшок на алтарь, заботливо расправил душистые листочки и с сожалением посмотрел на пустую купель для святой воды. После чего принялся крушить деревянные скамьи нефа для растопки костра.
Аглая Бездна, вдоволь наигравшись с церковной мебелью и посудой, важно шествовала к алтарю. Девушка облачилась в фиолетовую, с чёрным, митру и тех же оттенков мантию священнослужителя. В одной руке она держала деревянное распятие, деревянным распятие, в другой — штурмовую винтовку.
— Падре, помогите, освятите водички для конопли, — попросил сержант, — Принеси вторую канистру, и кейсы с боекомплектом.
Снисходительно взглянув на грешника, Аглая отправилась во двор за просимым. Всё так же лил холодный дождь, полы мантии намокли и мешались под ногами. Она откинула тент с кузова пикапа и принялась складывать груз в раскисшую грязь под своими ногами.