Кого не взяли на небо
Шрифт:
На углу здания, под ржавым дождевым стоком, стояла абсолютно голая Йоля, воздев руки вверх, навстречу потоку воды. Белую кожу плеч покрывали многочисленные веснушки, а всё тело — не менее многочисленные царапины, ссадины и синяки. Большие розовые соски более чем скромных грудей, затвердели и соблазнительно торчали в разные стороны. Волосы отмылись от грязи и отливали красной медью. Она негромко напевала что-то в минорном ключе. Раздувая ноздри, словно бык, учуявший тореадора, Монакура, замедлился, зачарованный открывшимися ему видами.
Раненный, приметив
* * *
— Звание, имя. Кто, откуда, почему, и так далее — по порядку, с чувством, с толком, с расстановкой, — обратился Пуу к пленнику, привязанному к распятию в позе повторяющей оригинал.
Бывший диверсант нагревал чугунную кочергу в пламени костра, разложенного перед алтарём.
Раненный молчал, мышцы лица подрагивали, взгляд прикован к пламени. Из-за его плеча выглядывал улыбающийся красными губами Иисус.
Огромный барабанщик влепил ему оплеуху.
— Ммм, — замычал пленник.
— Значит отказываешься докладывать, — обрадовался гигант, вытаскивая раскаленную железяку из костра.
— Монакура, больной ты на голову ублюдок! — рассмеялась Аглая Бездна.
Она забралась на алтарь и вытащила кляп, плотно засунутый пленному в рот.
— Говори, иначе он тебя съест, — она сострадательно посмотрела на пленника и, открыв канадским штык-ножом консервную банку, уселась у костра.
— Воняет, как хер собачий! — отшвырнув жестянку, она потянулась за следующей.
Сержант поднял брови, швырнул кочергу обратно в костёр, и поднял отвергнутую провизию. Понюхал.
— Мелкая, это сардины, они всегда так пахнут, — заключил он, — Неужто не помнишь: сардины в масле, сардины в томатном соусе, сардины на завтрак, сардины на обед и, если останется, на ужин... Чего это ты там нашла? Вкусненькое?
— Ананасы, — с набитым ртом ответила девушка, — Смотри, — указала на двери кирхи, — Она реально блаженная.
Обнажённая Йоля шла будто по подиуму — лисьей походкой, ставя ступни на воображаемую линию. В одной руке она бережно несла меч в потёртых ножнах, в другой постиранное чёрное платье в белую крапинку. На правом бедре и части бритого лобка таился искусно изображённый дельфин на фоне океана. Когда владелица татуировки переставляла свои роскошные ноги, создавалась чудесная иллюзия движения блестящего красавца по катящимся голубым волнам.
— Меня зовут Хансель... Мы пришли с натовской базы... Она тут недалеко... Герта, моя сестра, она главная... Мы вас приметили ещё на въезде... У нас патруль стоял перед городом... Проследили, решили ночью напасть... — торопливо и бессвязно затараторил человек с креста, в ужасе глядя на приближающуюся девушку, — Уберите её от меня... Христом богом прошу...
— Тише, тише, — улыбающийся сержант снова подхватил раскаленную докрасна кочергу.
— Ты молодец, Хансель, — похвалил он пленника, — В твоём положении самое полезное действо — предавать своих. Однако я приказал тебе сделать это стильно, членораздельно и лаконично. Ты же вещаешь, будто базарная бабка. Вот тебе первый урок.
Раскалённая кочерга впечаталась в наиболее скверный порез на теле распятого. Раздался шипящий треск — в воздухе запахло палёным мясом. Бедняга Хансель широко разинул рот, и бешено вращая красными глазами, попытался исторгнуть вопль, но выдал только невнятный шелест.
— На вашей базе бабы есть? — вполголоса спросил сержант, отводя глаза от голой Йоли, — Нормальные бабы?
Предводительница остановилась, привлечённая ходом допроса. Она подошла к сержанту вплотную и погладила по заросшей щеке.
— Малыш, нет сейчас никого нормального, — Йоля обвела пространство церкви зажатым в руке мечом, — Мы все тут ненормальные, а нормальные давно уж одесную господа нашего, там, — она показала мечом на потолок, где кружились нарисованные крылатые ангелы среди белых облаков, — Там, в раю.
— Я приду к тебе погреться сегодня ночью, — пообещала она, глядя в бездонные голубые глаза, грозно пучившиеся на красном лице.
— Только меч сними, — ухмыльнулся сержант, — Ладно, Хансель, ты ещё не ушел? Продолжай предавать своих и предавай, сука, подробно. Мелкая, подай мне соль.
Аглая Бездна послушно метнулась прочь, и вскоре вернулась с пожелтевшим от времени мешочком. Лохматый барабанщик сыпанул дорожку на тусклое лезвие армейского ножа и поднёс к открытой кровоточащей ране, зияющей на бедре распятого.
— Выкладывай, паскуда, всё о вашей горе-группировке, — лезвие накренилось — желтоватая струйка пролилась на красную, сочащуюся плоть.
Пронзительные вопли вознеслись вверх, под купол храма, где грустно улыбались нарисованные ангелы.
* * *
— Что там случилось? — спросил Якоб.
Герта покачала головой и сплюнула, но тягучая слюна не упала, а повисла, покачиваясь длинной жёлтой нитью. Она помогла себе рукой, скинув неудавшийся плевок на пол.
Девушка сидела на табурете, а толстяк возвышался сверху — злой, седой, с опасной бритвой в руке. Якоб плеснул ей на голову водки — Герта зажмурилась, в уголках глаз появились слезинки.
— Ну? — жирные пальцы повара грубо схватили остатки волос на её окровавленной плеши, бритва издала противный треск — к глубокой ране, оставленной гранитной крошкой кладбищенской ограды, прибавился свежий порез.
Снова полилась водка. Герта отклонилась, развернулась и выхватила у толстяка бутылку. Припала к горлышку, Два огромных глотка. Выдох. Ещё два.
— Ты невесть что возомнил о себе, старик. Да кто ты такой?
— Напомню, — Якоб схватил её за плечи и снова развернул спиной к себе, — Я тот, кто пожалел прекрасную грудь твоей матери, поэтому в младенчестве ты терзала отвислые сиськи моей никчёмной жёнушки. А твоему покойному отцу, что прикрыл меня от пули своим телом, я обещал, что позабочусь о тебе. И поверь — если для твоего блага понадобится тебя убить, я без раздумий убью. Отвечай, кто положил десяток наших и где Хансель?