Кого не взяли на небо
Шрифт:
— Хорошо, Волк.
Она задвинула дверь. Её ступни ощутили холодную слизь; стало зябко и противно. Но идти осталось совсем чуть-чуть. Она хорошо запомнила, где находится дверь комнаты с ночным горшком. Дверь туалета находится напротив. Напротив той дверцы, за которой прячется узкий проход, ведущий вниз. Туда, где в огромном зале, освещённым красными волшебными свечами, глухо ворочается огромное стальное сердце корабля. Туда, где вокруг странных механизмов неторопливо копошатся мрачные драугры. Туда, где страшно настолько, что больше
Маленькая Сигни потянула дверь и та послушно отъехала в сторону, явив девочке чудесное убранство комнаты с ночным горшком. Туалета, во. Чудесное убранство туалета. Как же тут удобно. Сигни оглядела ночное белое корыто с дыркой посередине, большой ржавый таз, куда можно было набрать воду и лечь. Посмотрела на кран, который достаточно лишь хорошенько пнуть, чтобы получить струю тёплой воды.
«Как же всё-таки удобно», — думала маленькая Сигни, закрывая дверь и разворачиваясь в противоположном направлении, — «Странное всё-таки волшебство у этих йотунов. Как бы это сказать... Смешное, ненастоящее. Какое-то детское.»
Малышка Сигни взялась за ручку дверцы и потянула в сторону. Дверца исчезла в стене, открыв стальной проход, залитый багровым светом и уходящий глубоко вниз. Она снова чуть не задохнулась от восторга.
«Одним глазком. Ведь теперь ей ничего не грозит. Посмотрит, как там эти драугры, и как там сердце, и бегом назад. Досматривать чудесные сны. Ага».
* * *
Память играла с ним. Он не помнил своего имени, но знал, как зовут тех двоих, что были скованы с ним длинной, ржавой цепью. Он не знал, зачем он здесь сейчас, но знал, что будет делать потом. Он больше не понимал человеческие слова, но некоторые из них продолжали вертеться у него в голове.
Он помнил слова клятвы. Он сам теперь и был этой клятвой.
Мертвец гордо выпрямился навстречу приближающейся фигуре, высохшую голову которой прикрывала красная вязаная шапочка. Фигура остановилась в трёх шагах от мертвеца и опустила вниз длинный плетёный хлыст.
— Отлично, — прошелестел тихий голос. — Твоё поведение похвально, ярл. Я думаю, что скоро можно будет избавить тебя от оков, а грязную швабру, что у тебя сейчас в руках, заменить на меч. Тебя ждут великие подвиги, воин. Великие ратные подвиги.
Скупая слеза радости выкатилась из глазницы ярла, закрытой отвратительным мутным бельмом и скатилась вниз, попав точно в нагрудный кармашек промасленного комбинезона. Он что-то промычал, потом воодушевлённо потряс метлой и продолжил уборку, раздражённо дёргая цепи своих ленивых напарников.
В десяти шагах от него, за огромным железным ящиком, сжалась в комочек испуганная девочка. Она горько плакала, закрыв лицо маленькими розовыми ладошками.
Глава четырнадцатая. Сука-любовь. Часть первая
С моря пришёл сильный ветер и разогнал рой мошкары, облепивший лицо умирающей. От этого холодного и влажного дуновения веки девочки затрепетали и она открыла глаза. В последний раз. Она это знала. Маленькая Сигни знала: она открыла глаза последний раз в своей жизни. Голова уже не болела, а во рту пересохло так, что распухший язык не мог шевельнутся. Земля внизу сменила цвет с багряного на грязно-бурый. Глубокие порезы на лодыжках и запястьях запеклись и больше не кровоточили: жрец плохо выполнил свою работу. Она не умерла быстро.
Ветер усилился: подвешенные на ветвях огромного дерева люди раскачивались из стороны в сторону, их верёвки скрипели. Сытым вoронам, устроившимся на сучьях гигантского ясеня не нравилась буря; птицы жались поближе друг к другу, и противно каркали.
А Сигни не тревожило приближение бури. Если бы девочка знала, что такое маятник, она бы сравнила себя, висящую вниз головой, именно с ним. Она раскачивалась, как маятник больших часов, отмеряющий последние минуты её жизни. От этого монотонного движения глаза девочки закрылись и сознание Сигни снова унеслось прочь.
* * *
— Пусти, мерзкий!
Сигни опять висела вниз головой, её несли, небрежно перекинув через плечо. Она даже знала, кто её нёс. При каждом его шаге её маленький носик пребольно тыкался в противную, холодную спину мужчины, пахнущую машинным маслом и дизельным топливом. Она замолотила кулачками по этой спине, перекрещенной двумя полосами лямок рабочего комбинезона.
— Джет! Опусти меня вниз.
Драугр, заслышав своё имя, резко остановился, словно послушный ослик. Он бережно обхватил Сигни двумя руками, снял со своего широкого плеча и поставил в вертикальное положение прямо перед собой. Сигни надула губки и посмотрела на свои ручонки. Они были пусты — она забыла свой нож в каюте и теперь ей нечем проучить зазнавшегося мертвеца.
— За что ты бил моего папу плёткой, и почему мой папа теперь тоже драугр?
Голос фараона просыпался сухим песком. Он смеялся.
— Я не бил твоего папу плёткой, дочь ярла, только собирался. И, кстати, что значит «тоже драугр»? Ярл Туи теперь безусловно драугр; я же — неупокоенный, то бишь всё-ещё немного живой. Понимаешь разницу, маленькая ярлица?
— Нет, не понимаю, — девочка надула теперь и щёчки, — Но я убью тебя своим ножом, или расскажу Волку, что ты сделал с Туи Рыжим и Зверь схватит тебя за шиворот и отволочёт Гарму.
Джет издал пару сухих хлопков.
— Нет, маленькая ярлица, всё будет не так. Это я расскажу Волку, где ты опять лазала ночью и это тебя он отнесёт Гарму. А такие, как я, псу не интересны. Он любит свежее мясо.
Маленькая дочь ярла крепко призадумалась. Потом она протянула руку и подёргала неупокоенного за иссохшую руку.
Великий Фараон присел на корты и обратил к девочке своё древнее лицо.
— Ладно, Джет, — примирительно протянула та. — Давай так: я никуда не ходила ночью, а ты не бил моего папу хлыстом, идёт?