Кого не взяли на небо
Шрифт:
— Ты в порядке, бро? — девушка сделала слабую попытку подняться на ноги, но те не слушались, натруженные.
— Думаю, что убивать маленьких девочек — неправильно. Уверен я и в том, что воскрешать маленьких мёртвых девочек — неправильно вдвойне. А уж воскрешённые мёртвые девочки и те, кто разделил их печальную судьбу — это вообще пиздец, — голос бывшего барабанщика звучал неуверенно и печально, сержантом овладела чёрная хандра.
Бездна скрипнула зубами и кряхтя поднялась на ноги. На трусиках, что на долю секунды мелькнули перед глазами Скаидриса, юноше вновь померещились пугающие
Вернее будет сказать: звук, раздавшийся с той стороны двери, больше походил на скрежет когтей измученной кошки, ломящийся в запертый сортир, чем на настойчивую просьбу войти.
Монакура Пуу вскочил на ноги — синдром Портоса отпустил его.
Аглая Бездна, так и не разразившаяся грозой, резко развернулась и, выхватив Глок из кобуры, взяла дверь под прицел.
Скаидрис потянул на себя приклад штурмовой винтовки, но та не поддалась — маленькая женщина в алом сарафане тянула ствол оружия в противоположное направление.
Сержант легко встал с кушетки и вот уже дверь резко отлетает в сторону, огромная рука, поросшая рыжей шерстью, мелькает словно удар тигриной лапы, и хватает незваного гостя за шиворот.
Дверь захлопывается, гость уложен мордой в пол. Посмотрим, что за птица к нам пожаловала.
Сержант пнул гостя ногой и тот послушно перевернулся на спину, слегка приподняв руки в жесте покорности.
— Я всё слышал, — кривился испуганный Хельги, и его русский звучал идеально, — Я жить хочу...
* * *
— Устала, моя хорошая?
Красная лохматая голова приблизилась к её лицу, зелёные глаза лучились добротой. Малышка Сигни не удержалась: отшвырнув в сторону армейский нож, она бросилась склонившейся над ней женщине на шею, зарылась лицом в густые, сальные волосы, обхватила тоненькими ножками и ручками ту, которой ей так не хватало. Так сильно не хватало. Она уже не пыталась сдержать слёзы — те хлынули из глаз, смывая кровь с волос той, что обнимала её. Но она всё ещё пыталась удержать в себе звук, пыталась не рыдать в голос, обойтись сопливым хрюканьем. Поэтому ещё сильнее прижалась к мускулистому, но такому нежному на ощупь телу.
Она не видела, как вспыхнули зелёные глаза, разгораясь багряным пожаром, не видела, как сидевший в кресле неупокоенный фараон смахнул одинокую слезу, выкатившуюся из слепого глаза, закрытого отвратительным бельмом, не видела, как обеспокоенный капитан прекратил возню возле неподвижного женского тела, распростёртого на полу и поднял на госпожу обжигающие синие глаза. Малышка Сигни хрипела в голос, но всё ещё сопротивлялась горестному вою, рвущемуся с её искусанных губ. А потом она услышала этот звук. Почувствовала его. Звук зарождался внутри той, кто держал её на руках, прижимая к себе.
Вначале она подумала, что Волк дразнит её — хрипит, подражая ей, пытаясь отвлечь, развеселить. Однако очень скоро она поняла: держащий её на руках зверь рычал. Рычание звучало угрожающе потусторонне; малышка Сигни перестала давиться горькими комками скорби и вся похолодела от восторга. Сигни ещё сильнее прижалась к плоской груди держащей её женщины, восхищённо впитывая глухие вибрации.
«Отчего рычат собаки? Оттого, что видят врага; оттого, что у них отнимают еду; оттого, что их бьют палкой; оттого, что бьют палкой их хозяина; оттого, что не хочу я идти писать-какать под этот проливной дождь в полдвенадцатого вечера, когда все нормальные псы уже спокойно спят. Оттого, что жизнь — собачья. Отчего рычит эта собака?»
— Ты в порядке, госпожа? — прозвучал взволнованный старческий голос.
Голос, ответивший ему, осыпался горсткой остывающего пепла. Так звучал бы песок на старом виниле, если бы граммофонподключили через гитарный усилитель бренда «Marshall».
— Убивать маленьких девочек — неправильно. Но воскрешать тех, кто уже почил... — корил себя древний бог.
Другой голос, прервавший это ужасное хрипение, вообще не имел ничего общего с теми звуками, которые человеческое ухо может воспринять без содрогания. Так шипит королевская кобра, вернувшаяся с охоты домой и заставшая все свои драгоценные яички с будущими змеёнышами разбитыми.
— Я, например, всем доволен. И не загоняйся, дружище. Иди сюда, давай лучше обнимемся.
И они обнялись. Высокая женщина, в звериных очах которой полыхал яростный пожар, левой, обнажённой рукой ещё сильнее прижала к себе хрупкое тельце маленькой девочки, облачённой в окровавленное рубище. Её правая ладонь, затянутая в истёртую кожу, легла на широкую спину древнего фараона. Из под проклёпанной перчатки свисали лоскутки истлевшей человеческой кожи и промасленные помочи рабочего комбинезона. Два синих луча вмиг пронзили все три сплетённых тела; лица мёртвых колобков накрыла дрожащая рука, и фараон уткнулся ввалившимся носом в пропахшую потом и старостью шерсть домотканного свитера. Момент истинной реальности снизошёл на всех четверых, связав воедино и богов и тех, кто уже почти как боги.
* * *
— Подслушивать — полезно!
Хмурое лицо Монакуры просветлело, сержант нагнулся и рывком поставил юного скальда на ноги.
— Смирна, боец!
Хельги послушно вытянулся по струнке — башка задрана, подбородок — вперёд.
— Постой пока что, малыш, твой сержант сейчас решит, какая судьба тебя ждёт.
Лист ржавого железа, затянутый вонючим шерстяным одеялом, снова затрещал под костлявой задницей, упрятанной под камуфлированную ткань.
— Когда ты выучил наш язык? Во сне?
Монакура слегка приподнял верхнюю губу, обнажая несуществующие клыки. Пародия настолько удалась, что Аглая Бездна прыснула и опустила нацеленный на викинга пистолет.
— Гораздо быстрее, сержант.
Хельги ни разу не улыбался, более того, скальд выглядел испуганным.
— Как только понял, что хочу остаться в живых.
Ржавое железо одобрительно хрустнуло.
— У тебя хорошие способности, солдат. Согласен со мной, щенок?
Скаидрис выпустил из рук ремень штурмовой винтовки, которой в тот же момент завладела раскрасневшаяся от борьбы за оружие Соткен, и недобро, исподлобья, взглянул на попаданца.