Кого не взяли на небо
Шрифт:
За одну из невозможных йолиных гач держалась маленькая Сигни — живая, невредимая, рубашка вся в крови. Девочка обвела всех собравшихся хмурым взглядом, но её глаза заблестели, лишь только наткнулись на бесчувственное тело распростёртой на полу женщины.
Сигни бросилась к лежащей, решительно оттеснила паромщика прочь, ухватила рукоятку ножа обеими руками, упёршись босой ножкой промеж синих, деревянных ушей, потянула, напряглась...
Иии... Бац!
Опрокинулась на спину, радостная донельзя. Руки сжимали вожделенное оружие, нанизанная на матовый клинок
Йоля, избегая укоризненного взгляда синих глаз, выжигающего дымящие, пронзительно скорбные дыры в её совершенном теле, приблизилась к девочке и требовательно протянула руку. Та посопела, помешкала, но всё же отдала клинок.
— Запили, у тебя хорошо получается, — улыбнулась Монакуре женщина, что красит волосы кровью врагов и протянула соратнику оружие, застрявшее промеж налитых кровью волчьих глаз.
Сержант послушно забрал маску и принялся сопеть и возиться. Нож не поддавался. Монакура Пуу окинул помещение ищущим взглядом, нашёл, криво ухмыльнулся и подошёл к сидящему мертвецу.
— Подержи-ка, — сказал гигант и сунул Джету в руки маску.
Тот послушно сжал её в руках, но его иссохшее тело даже не шелохнулось.
Монакура обхватил рукоятку обеими руками, поднапрягся... Иии … Неа. Снова поднапрягся… Хрена лысого. Ещё разок… Да что же это такое…
— Кто воткнул мой нож в лоб этой скво?
Красный и толстый, будто переваренная сосиска, палец выцелил недвижное женское тело.
— Это мой нож, — чётко выговаривая русские слова, заявила Сигни. — Я сражалась.
Сержант отпустил рукоятку, сел у ног недвижного Джета и уставился на Йолю.
— Слишком много для тебя, мой хороший, — бархатный низкий голос вибрировал глумливым состраданием. — Слишком много за раз.
Монакура выдохнул и вскинул голову. Косы цвета жухлой соломы гордо взлетели вверх.
— Нормально всё. Как говорит наш капитан, нет смысла пытаться что-либо понять, если не можешь управлять этим.
Он встал.
— Держи крепко, — серьёзно сказал он замершему в кресле Джету.
Тот кивнул. Монакура схватил рукоятку обеими руками, а ногой упёрся в подлокотник кресла, которое занимал мертвец.
Иии…
Сержант летит в одну сторону, сжимая освобождённый нож, мертвец опрокидывается навзничь в своём кожаном кресле, сжимая маску деревянного волка.
— Вот и славненько, мои хорошие.
Рука, затянутая в проклёпанную перчатку мечника, протянулась к Монакуре. Тот послушно вложил в неё рукоятку клинка, но ладонь лишь наклонилась вбок, сбрасывая оружие. Потом сжалась в кулак и вновь требовательно разжалась. Монакура Пуу обхватил своей огромной лапищей истёртую кожу и вмиг оказался на ногах.
— Вы тут все, походу, конкретно могучие. Даже эта маленькая девочка. Но я так и не могу взять в толк: что, всё ж таки здесь творится?
— Завари-ка нам чайничек, мой старый друг, — произнесла Йоля, усаживаясь в кресло и озабоченно вращая красной головой в поисках места, куда можно было бы задрать свои длинные ноги. — Посидим, потрещим.
Аарон горестно взглянул на мёртвое тело своей жены, а потом выжидающе уставился на Джета, но тот уже успел вернуться в первоначальное, сидящее положение и теперь вновь постигал пространство вокруг и внутри.
— Вообще-то это я здесь капитан, — пробормотал старик и, подойдя к барной стойке, щёлкнул кнопкой электрического чайника.
* * *
— Значит, всё ж таки, никакие не боги... Что это за говно?
Бледное лицо Рыжего Туи осунулось, а под глазами залегли глубокие, чёрные тени. Он сжимал обеими руками грубую оловянную кружку. Его трясло.
— Это чай, — проговорил Рекин, подливая кипяточку в чашку ярла. — Хвала богам, ты очнулся, ярл. Теперь мы точно найдём правильное решение.
— Вознести хвалу богам — непросто, Рекин, сын Хромуля. Восславить богов — значит совершить великий подвиг, принести огромную жертву. Восславить богов — значит отдать им свою жизнь или самое дорогое, что у тебя есть.
Глаза ярла лихорадочно заблестели. Он отшвырнул прочь кружку и схватил воина за плечо своей мокрой от пота ладонью. Ярл встревоженно говорил, а его дрожащие пальцы сжимались на плече соратника.
— Я чувствовал подвох с самого начала. Слишком легко мы одержали верх над моим братцем и другими отступниками. Слишком просто решился вопрос жертвоприношения. Это — великое искушение, здесь пахнет лисьим душком пронырливого Локи. Слишком всё героически просто. Мы, типа, держали путь в священную Уппсалу, дабы совершить великий подвиг, принести драгоценную жертву, как вдруг налетел лёгкий ветерок и унёс нас в долбаный Утгард, где мы оказались в свите самой Фрейи, коей и присягнули на преданность и служение. Асти, приспешник лживого Локи, был сражён одной из валькирий, сам Хугин посетил нас в знак приветствия от Высокого.
— Мне кажется, это был Мунин, — робко вставил Рекин.
— Никакая это, блядь, не ворона, — ответил ему ярл. — Ты чешую на его лапах видел? Слишком всё просто, не находишь, старина? Зачем лишаться самого драгоценного, зачем жертва, зачем боль и страдания? Мы, типа, избраны богами и поэтому получили всё нахаляву, за красивые глаза. Хитро.
Рекин поморщился, и высвободил своё плечо.
— А почему Хмурый Асти обличил йотунов и даже погиб в бою с ними, если он, Асти, изначально был на ихней, йотуновской стороне?
Рыжий Туи отмахнулся.
— Да Хель его знает, почему. Но скажу тебе так, славный Рекин: Хмурый Асти всегда был лишь сам за себя. Он спал и видел, как одевает на шею цепь ярла, — Туи выпростал из под ворота грязной рубахи массивную цепу с чудовищно уродливым молотом Тора и потряс ей в воздухе.
— Сигни ему нужна была лишь для своих, хмурых делишек. Предсказывать, направлять, оберегать, защищать. Он всегда её хотел лишь как волшебную игрушку. Если бы Асти был велик в своей вере в высоких богов и любил свою единственную, чудесную племянницу, он бы поддержал меня. Он бы поддержал моё решение — принести малышку Сигни в дар Великим.