Кого не взяли на небо
Шрифт:
В дверях появляется Трабл и падает на пол, зацепившись обо что-то ногой; сверху на него валится Исидиси, а Упырь, размахивая дымящимся пулемётом, пятится задом, словно рак, по их телам, теснимый парой насекомых.
Остальные гады толпятся у двери, толкаясь и мешая друг другу.
Трабл вскакивает на ноги и, обхватив хвост первого захватчика руками и ногами, ровно как мартышка лиану, удерживает лезвие чудища, в то время, как Исидиси, пронзительно вереща, хуярит тварь пристёгнутым к автомату штык-ножом, пытаясь
Второй сверчок разворачивается на месте, будто дрифтующий автомобиль; его хвост летит прямо мне в лицо, но не долетает всего каких-то полметра: разлетается кровавыми ошмётками.
Подоспевший Дайпатрон ломает ему прикладом одну из ног, тварь оборачивается к нему и я в упор расстреливаю бронированную спину.
На этот раз ржавое железо не спасает, монстр падает, как подкошенный.
Совсем рядом раздаётся взрыв, всех накрывает волна горячего воздуха, опрокидывая на пол, но, даже оглохший и ослепший я чувствую осколки, пронзающие воздух вокруг меня.
Ещё один взрыв.
И ещё один.
Опять стою на четвереньках, кашляя и пытаясь вдохнуть, но нихера не выходит.
Стало как-то тихо: ничего не слышу, наверное контузило слегка. Моей винтовки нигде нет.
Кто-то стонет рядом; значит не оглох.
Дверь как-то удалось закрыть, отрезав рой. В неё бьются и царапаются, но похоже на данный момент бой закончен.
И, похоже, кто-то из нас умер.
* * *
Нас шестеро.
Аслан тоже мёртв.
Был ещё жив, когда я сдёргивал его с шипов.
А когда Упырь отогнал рой тремя гранатами, и бойцам удалось закрыть таки дверь, Джихад уже не дышал. Злополучный осколок достался и ему: вонзился прямёхонько в висок.
Но этого я никому не сказал. Не надо им это сейчас. Всё равно не вытянул бы чечен, только мучался бы долго; Упырь, сам того не желая, избавил товарища от страданий.
Спускаемся по лестнице; железо протяжно гремит под каблуками наших берцов.
Лещавая тихонько постанывает мне в ухо, невзирая на двойную дозу промедола. Она примотана ко мне за спину лютой комбинацией из тактического рюкзака, армейских ремней и обрывков обмундирования покойного Джихада.
Винтовку она отдать отказалась, так мы и идём, спаренные, словно воинствующие сиамские близнецы.
Дайпатрон тоже ранен: лезвие чудовища, с которым он дрался врукопашную, глубоко рассекло ему левое предплечье, ну а легких порезов на нём примерно дюжина. Пацан сильно бледен, часто останавливается и блюёт. Яд. Свалится скоро Дайпатрон.
— Что же это, сержант? — горячие и шершавые девичьи губы щекотят мне ухо, у Сковородки жар — тот же яд.
— Саранча. Правду Валя сказал.
— Как в Книге Бытия?
— Именно, — говорю.
Раненная девушка замолкает; рука, обвивающая мою шею, обмякает. Мы достигли уже третьего уровня, лестничных проёмов между каждым — примерно как в девятиэтажке. Тут, похоже, небольшой подземный город. Мобила осталась в кармане майора, но я запомнил, куда нам. Приказ никто не отменял. Мы спускаемся на самый нижний, пятый уровень.
* * *
Пришли. Точно такая же маленькая дверь, как и та, возле которой сейчас лежит Аслан.
Открываем и заходим.
Точно такой же коридор, как и на том первом уровне, где в луже крови сейчас плавают куски разрубленного пополам майора.
Движемся вперёд, осторожно, но быстро.
Ствол штурмовой винтовки, приклад которой сжимает Лещавая, лежит у меня на плече, жар у неё сменился ознобом, дуло калаша трясётся и я чувствую пятьдесят килограммов льда, примотанных к моей спине.
Перекрёсток. Останавливаюсь.
Знаю, что девчонка поднимает согнутую в локте руку.
Я ухмыляюсь. Мне лучше, чем всем остальными в этой заварушке. Я в прямом смысле слова «не один».
Куда же теперь? Память на четвёртом десятке уже не та, но путь нам подсказывают трупы. Саранча лежит грудами, словно попала под струю дихлофоса.
Поворачиваем в нужном направлении и идём; прозрачные огромные крылья хрустят под подошвами, ровно как сухой камыш. Идти становится тяжело, груды трупов превращаются в завалы.
«И горы встают у него на пути, и он по горам продолжает ползти».
Тоннель слегка расширяется, мы и правда уже ползём, а некоторые твари, что лежат здесь десятками, всё ещё шевелятся.
И стонут. Голоса напоминают человеческие.
Справа движение. Выстрел. Ещё одно. Ещё один выстрел.
Cреди павшей саранчи ещё есть особи, способные поднять хвост для последнего удара.
Груды трупов вдруг заканчиваются, и мы видим причину этой бойни: две автоматические турели, слепые и неподвижные, тревожно мигают красными огоньками — патроны кончились. Наше счастье.
Я свечу фонариком в харю одной из тварей, что неестественно выгнулась, застыв полусидя среди трупов прямо передо мной. Шлем сбит с её вполне человеческой головы, спутанные длинные волосы нависают на мумифицированное лицо, но от луча фонарика оно дёргается и рыбьи глаза устремляют в меня взгляд, полный осознанной ненависти.
Я останавливаюсь, и Лещавая вновь вздымает вверх согнутую руку. Дулом автомата я поднимаю человеческую голову саранчи, так, чтобы не приходилось сильно нагибаться.
— Кто ты? — спрашиваю я чудовище с лицом ожившего трупа и телом уродливого насекомого.
Тварь хрипит, с уголка огромного безгубого рта, ощеренного выпирающими клыками, стекает струйка тёмной крови, чудовище булькает, а потом глухо, но чётко произносит высоким гортанным голосом:
— Откин я.
Я ещё выше задираю его подбородок и опять задаю вопрос: