Кого не взяли на небо

Мглин Клим

Монстр пружинисто приземлился на толстые, словно римские колонны, ноги. Груды сала, плотными слоями свисающие с тела, дрожали, будто прокисший пудинг.

— На завтрак будут рубленные жопы, — пообещал повар висельникам, покачивающимся в петлях.

Его голос уже не напоминал человеческий.

Со стороны казармы спешили инквизиторы, привлечённые жутким криком.

Брат Рагиро припал на одно колено, упёршись щекой в приклад винтовки.

— Вниз,— повторил Его Преосвященство.

Они с девушкой повалились в мокрый песок,

а инквизитор нажал на курок.

Пули хлестнули чудовище поперёк туловища и пара дряблых сисек, лежащие на гигантском брюхе, превратились в кровавые ошмётки. Старый Якоб слегка замедлился и стрелок добавил новую порцию угощения. Половина лица монстра с хрустом развалилась — круглый глаз вывалился из развороченной глазницы и повис на красной нити. Чудовище покачнулось и грохнулось на спину. Инквизиторы бросились вперёд, держа наготове мечи.

— Назад,— взвизгнула Невенка, — Это колдовство!

Брат Рагиро и сестра Милена, бросившиеся к поверженному повару, послушно остановились; вперёд выдвинулся Юрген:

— Я уже имел дело с порождениями тьмы, — высокий блондин сплюнул на землю, — Мне довелось схлестнуться с так называемым «высшим вампиром». Справлюсь и с этим сексуально озабоченным моржом.

Тевтон нацелил острие датского меча в неподвижную тушу и сильно ткнул, намереваясь пробить слои жира, рёбра и сердце под ними.

Когда клинок слегка наживил плоть, рука Якоба поднялась и, схватив лезвие, остановило его. Ожившее чудище перевалилось на бок и потянуло оружие к себе. Юрген, однако, уступать свой меч не собирался. Они дёргали оружие друг к другу, будто пара кобелей на перетяжке.

— Свежий фарш для моих тефтелек, — оценил Юргена повар.

Старик уже смог подняться, опершись на колени, в его свободной руке блеснуло лезвие секача.

— Огонь,— мягко попросил епископ, осторожно подбираясь к монстру.

Якоб взмахнул рукой: взмахнул руками и брат Рагиро, опрокидываясь на спину — прилетевший рубач врезался ему точно в лоб.

Освободившейся рукой повар схватился за лезвие датского меча. Вместо того, чтобы тянуть на себя, толстяк ткнул брата Юргена навершием рукояти и попал в тощую грудь, жёстко сбив дыхание германцу. Хрустнули рёбра, тевтон посинел, а чудовище, стряхнув инквизитора с гарды клинка, будто слизня с грибной ножки, перехватило оружие за рукоять.

— Не мешай, сучка, — лезвие длинного меча умело приняло рубящий удар; меч сестры Милены откинуло прочь — инквизитор не устояла на ногах — упала на четвереньки.

— Прочь, — босая ступня повара врезалась в крепкую задницу, обтянутую коричневой потёртой кожей штанов, — Бабам не место за разделочным столом.

Породистый итальянский нос всё ещё бороздил канавку в мокром песке плаца, а чудовище, раскачивая напряжённым, пунцовым елдаком, устремилось к Его Преосвященству, прикрывающему своим горбом Невенку.

— Работаем, моя девочка — тихо сказал горбун, — Вспомни считалочку: я fendente, ты montante...

Его Преосвященство бросился на толстяка: горбун передвигался по-кошачьи стремительно, повар радостно взвизгнул и поднял над головой оружие.

Когда до монстра оставалось папа шагов, Теофил Рух прыгнул. Этому прыжку позавидовал бы любой павиан.

Мелькнули клинки, епископ приземлился в песок, перекатился горбатым мячиком, и вскочив на ноги, развернулся.

Повар стоял на месте, пытаясь снова поднять оружие, но ему мешал датский меч, глубоко засевший в правом плече.

— Montante! — крикнула Невенка и рубанула.

Меч, как две капли воды похожий на те, которыми сейчас владел Якоб, хлестнул старика снизу вверх.

Страшенный хер, брызжа кровью, взлетел вверх, будто ракета.

Огромная туша медленно осела вниз, жирные пальцы разжались, выпуская рукоять.

Грозный повар повалился лицом вниз; из правого уха выбрался маленький паучок и ловко зарылся в песок.

— Кря... кря... — восторженно крякал синий тевтон.

— Красиво,— поддержал его брат Рагиро: лоб итальянца украшала кровоточащая вмятина, — Это было чертовски красиво.

— А что за считалочка? — поинтересовалась сестра Милена, утирая распухший нос.

Теофил Рух прижал тонкие губы к её ушку, усеянному серебряными крестиками: та хихикнула и покраснела.

— В общем и целом, как любит говорить наша дражайшая сестра Селести, войну мы проебали, но, слава Богу, она закончилась,— объявил горбун и присев на четвереньки, закрыл лицо руками.

Огромный горб мелко затрясся: Его Преосвященство терзал приступ истерического смеха.

* * *

Requiem aeternam dona eis, Domine,

et lux perpetua luceat eis,

Requiescant in pace. Amen.

Они поднялись с колен. Теофил Рух некоторое время внимательно оглядывал лица своих инквизиторов. Те и не пытались прятать глаза от проницательного взгляда епископа. Взор разноцветных очей был воистину неуловим.

— Держи, забияка, — он протянул оружие брата Оскара Юргену,— Но не думай, что ты разжалован в оруженосцы мёртвого товарища. Теперь ты должен работать за двоих.

Тевтон склонил голову и принял датский меч. Они ещё немного постояли над скромным холмиком, увенчанным грубым берёзовым крестом.

— А кто следит за похлёбкой? — встрепенулся Его Преосвященство.

— Я посмотрю, — Невенка откинула свисающие фиолетовые волосы, обнажая чисто выбритый висок и побрела в сторону захваченной казармы.

Войдя в помещение, девушка сразу отправилась на кухню, с удовольствием отмечая густой аромат, волнующе щекочущий ноздри. Перешагнув через труп служанки, она оказалась в закопчённом помещении, где с потолка свисали ржавые крючья, ещё хранившие кровавые следы того, чьи аппетитные, жирненькие кусочки плоти сейчас выглядывали из чугунного казанка, призывно булькающего на докрасна раскалённой жаровне.