Кокон. История одной болезни (сборник)
Шрифт:
– Вы хотите узнать, что потом? – Смех рассыпался, как горох; нехорошее «хе-хе-хе» поскакало по всем углам; N вспотел в ужасном предчувствии. – Удивительно! Невероятно! Неужели еще не поняли? Да вы же сидите напротив собственного будущего. Что ж, признайтесь – оно неприглядно, у него отвратительный голос, вид его вызывает, по крайней мере, сочувствие. Впрочем, как еще может выглядеть правда? Как всегда, безобразно.
– Я хочу знать все о болезни, – подтвердил побелевший N. – Моя псюхэ заговорит?
– «Заговорит»?! – передразнил вопросителя мрак. – Черт возьми, вы прелестно наивны! Она не просто заговорит, она… Ладно, не стану лукавить, лучше сразу бабахнуть – по-мужски, беспощадно, мгновенно. И самое главное – честно. Рассчитываете на откровенность? Примите ее в лицо, как револьверную пулю!
Человечек закашлялся, N застыл на
– Вы – в начале кошмара, а я уже приближаюсь к ожидаемому концу. Доктор не виноват – простите ему его оптимистическую, совершенно бесполезную ложь. Он человек, который не в силах помочь ни мне, ни вам. Итак, вы абсолютно правы в своей тревоге – та, что проснулась и, судя по всему, уже продрала глаза, неизменно себя проявит! Пение – это цветочки, прелюдия. Не сомневайтесь, скоро она возьмется за вас уже основательно: поначалу закричит, застонет, а затем начнет терзать и физически. Ваши действия? Ну конечно же, перепугаетесь – будут томление, судорожные попытки найти хоть какой-нибудь выход. Допускаю – от приема лекарств, к примеру особо целительной хрени, которую посчастливится разыскать (если еще посчастливится!), она ненадолго отстанет. Отпустит, как говорится. Возможно, на время вам даже станет полегче, но не обольщайтесь – настоящие мучения не за горами. Какое-то время еще побарахтаетесь, посопротивляетесь, постараетесь себя контролировать, скрывать от всех свое истинное состояние, но, какой бы сильной ни была ваша воля, продержитесь недолго: ваша жизнь рухнет, словно разбиваемый экскаваторной гирей старый и дряхлый барак! И тогда вы запаникуете! Вы ухватитесь за алкоголь – за единственного союзника, впрочем, тоже весьма бесполезного. Да, немного скажу о снах – они сделаются ужасны! Даже в собственных сновидениях вы не избавитесь от ее дурного присутствия, она будет довлеть над вами. А затем – бессонница… тик, неврозы, тупая тоска… И наконец, момент, которого вы уже сейчас подсознательно боитесь, – здесь иллюзий быть не должно. Все случится внезапно – с какой-нибудь абракадабры, простого набора букв – так ребенок бубнит и мямлит, пока не вырвется из него самое первое слово. Учтите – псюхэ учится быстро: вымолвив «а», она неизменно ляпнет и «б», и не успеете глазом моргнуть, как она не только заговорит, она начнет от вас требовать самые немыслимые, невыполнимые вещи – и вот здесь-то сами вы запоете! Вы, как заяц, заскачете! От ее тошнотворной морали с тех пор не скроетесь, не сбежите и ничем не забаррикадируетесь. Она оседлает вас: шагу не ступите без благословения – даже в малом, даже в микроскопическом. О, она великий морализатор – так поднесет свои истины, что ни пикнуть, ни шевельнуться! И чем больше она укрепится, тем более будет разрушаться ваша плоть… Впрочем, что говорить – вы меня уже видели. Оглянитесь вокруг – в этом доме уже нет вещей. Я раздал «все свое» всякому нищему сброду…
Помолчав, человечек продолжил: он действительно был беспощаден, он рубил теперь фразу за фразой, нисколько не заботясь о впечатлении, которое они произведут на съежившегося правдолюбца, резал вещи немыслимые, невозможные, не укладывающиеся в голове – о болезни мучительной, неизлечимой и свирепой не менее (а может быть, и более!), чем рассеянный склероз или разящая, словно стилет, саркома. Откровения эти приклеили гостя к его неудобному стулу.
– Что в конце?
Вновь посыпался смех-горох:
– Спросите у тех, кто до нас с вами посещал нашего славного доктора, подставляя уши для его дурацкой лапши, а затем сам пытался от псюхэ всеми способами отделаться, сломать ее, вырвать из ее цепких лап самое главное – право на собственное существование – ведь она ничего, ничего не позволит… Вы, как я понял, имеете свободное время, если не поленились разыскать меня в этой дыре. Отыщите теперь ради собственного интереса и кладбища, на которых упокоились наши с вами друзья по несчастью. Их борьба плачевно закончилась: кто купил себе браунинг, кто выбрал подтяжки…
– А если ей не противиться? – перебил лихорадочно N. – Смириться, в конце концов попытаться сосуществовать?
– Хотите безмолвного рабства? Серой, скучной, унылой жизни, в которой все, что было вам дорого, не имеет на возрождение ни малейшей надежды? Желаете прозябания, в котором вы связаны по рукам и ногам идиотскими правилами? – Человек в углу задохнулся.
Тишина накрыла комнату настоящей надгробной плитой.
– Убирайтесь! – закончил аудиенцию сморщенный желтый сверчок. – Я и так сказал слишком много… Поверьте, мне жалко вас – мог бы и промолчать,
XLVIII
– Борьба, борьба, беспощадная с ней борьба, – бичевал сам себя вконец перепуганный N. – Нужно использовать самый малый, самый ничтожнейший шанс: не расклеиваться, не сгибаться! К черту дока-говоруна… Если психиатрия бессильна, есть гомеопатия, священники, колдуны… Да, да, почему бы не магия? Почему не всесильные вуду?
XLIX
Первым делом он проклял психолога. Затем началась беготня, лихорадочная, бестолковая (доценты, профессора, академики). N, уже не стесняясь, раскрывал свои карты неврологам, нейрофизиологам, нейрохирургам, гомеопатам; кто пугался, кто выслушивал с тем сердобольным вниманием, с которым обычно обхаживают душевнобольных, но везде, во всех этих уважаемых кабинетах и частных домах, результат был один – фиаско. Впрочем, можно понять почтеннейших профессионалов (молодых, пожилых, престарелых, гривастых, лысых, бритых, небритых, с бородкой клинышком, с экстравагантными бакенбардами и эспаньолками): в их уставшие от вида разнообразных недугов (грыжи, аппендициты и опухоли) глаза вперивался отчаянный взгляд субъекта, который в свои тридцать с небольшим лет, на всеобщее докторское удивление, был физически абсолютно, безапелляционно здоров. Более того, и с точки зрения психиатрии (если оставить в стороне его лихорадочные и совершенно неприемлемые свидетельства о столь в высшей степени темном предмете) N казался им адекватным (не последняя роль их клиента в мире, который менее всего терпит сумасшедших, являлась тому подтверждением).
Так что реакция на откровенность оказалась вполне предсказуемой: вновь самыми всевозможными способами, при помощи испытанных и только-только разработанных новейших технологий, были просвечены его внутренности – печень, легкие, селезенка (и ничего, ничего не найдено!), тщательно – для окончательного успокоения – исследованы кровь, моча, экскременты (и прочее, прочее, прочее) – с тем же обнадеживающим результатом. Тем не менее полный слез и отчаяния N описывал им болезнь, в природе попросту не существующую, страстно свидетельствуя об обитающем в нем фантоме, о незримом, словно нейтрино, нечто.
L
Врачи сделали все, что могли. Среди них встречались неисправимые скептики; находились и те, кто все же пытался разрубить этот узел и хоть как-то облегчить положение. К сожалению, чистосердечные помощники рано или поздно скатывались к единственному диагнозу: их, вызывающие у N горькую оскомину, одинаковые рассуждения о неврозах, болезненном воображении, навязчивых состояниях, имеющих обыкновение опутывать с головы до ног особо впечатлительных людей, не оставляли ему ни малейшей надежды на помощь с их стороны. Однако еще какое-то время N отчаянно бился обо все эти двери, с жаром отнимая драгоценное время у «эспаньолок» и «клинышков», прежде чем иллюзии наконец-то не сжалились над ним и его не оставили.
LI
Пришла пора медицины нетрадиционной. Стиснувший зубы N посещал места, о которых профессора отзывались если не презрительно, то с изрядной долей снобистского скепсиса. Настоящим рассадником фитоаптек и прочих подобных нор со сбивающим с ног у самого входа запахом благовоний являлись, конечно же, чайна-тауны: там, в бесчисленных полуподвальчиках, страждущим всучались растолченные в ступе минералы и миксы из птичьих пометов. N послушно скупал мешочки с изображениями пагод, будд, бамбуковых рощ, вислоусых, гривастых драконов, а затем глотал все эти таблетки, капсулы, шарики, скрупулезно следуя набросанным иногда даже на газетных обрывках правилам их приема. Конечно же, ничего не помогало, но N продолжал залезать в фитощели.
LII
Упрямство страдальца самым удивительным образом было вознаграждено: вид посетителя, заглянувшего в очередную аптечку, заинтересовал хозяина лавки; черепаха поспешила навстречу и, неожиданно крепко схватив виски гостя ломкими, словно стебли старого камыша, пальцами, приблизив к своим совершенно довольным жизнью столетним прищуренным глазкам его затравленные глаза, настояла на снадобье. Развязав мешочек, чтобы увидеть средство, N едва не свалился от запаха. Тем не менее, как и прежде, он выслушал рекомендации (утром, в полдень и вечером щепоть на сто граммов спиртного) и спрятал покупку в карман.