Колчаковщина (сборник)
Шрифт:
Петрухин улыбнулся, но промолчал.
Чернорай дальнозоркими стариковскими глазами заметил Василия первый.
— Вон, дружок твой едет, встречай.
— Может, не он?
— Он, я по лошади вижу, — кузнецова карюха.
Алексей бросился из избы…
С Василием договорились с двух слов.
— Ну, так как же, товарищ, — неопределенно сказал кузнец, протягивая руку.
Алексей крепко стиснул Васильеву руку, заглянул в серые глаза и широко и радостно улыбнулся.
— Да ведь что ж, товарищ,
Петрухин распряг Васильеву лошадь, поставил под навес, бросил охапку сена.
— Пойдем, пройдемся, владенья мои посмотрим.
— Пойдем.
Вышли в степь и пошли прямиком по жесткому короткому жнивью. Дорогой рассказали друг другу, как каждый из них очутился здесь. Василий был из Н-ска. Три дня просидел в овраге под городом после переворота, потом пробрался к уцелевшему в городе приятелю, раздобылся через него деньгами и документами и двинулся вот сюда, в степь. Да уж муторно становится, пора бы за настоящее дело приниматься.
— Да, пора, — подтвердил Петрухин. — Вот с уборкой кончим, надо в город съездить, может, кто из товарищей уцелел.
Когда вернулись в заимку, Чернорай внимательно оглядел обоих.
— Ну что, наговорились?
— Наговорились, дед Чернорай, — засмеялся Алексей, — как меду туесок вылакали.
Чернорай покачал головой.
— Так и есть, рыбак рыбака видит издалека.
К вечеру Василий уехал. На всякий случай оставил Алексею адрес своего н-ского товарища.
— Там видно будет, может, на что и пригодится адресок.
Петрухин сразу почувствовал под ногами землю. Теперь не боязно, теперь их двое. А поискать, так и еще найдутся; наверно, не только он с Василием ударился в степи. Ну, да не все сразу, надо немного подождать.
Работал Алексей так, что старик Чернорай только покряхтывал, чтобы не отстать. Да, этот Михайлы стоит, нечего зря говорить…
Как-то, уж к концу уборки, зашёл на Чернораеву заимку дальний человек. Была у человека коричневая повязка на рукаве, такие же коричневые полосы были нашиты на штанах на манер казачьих лампас.
Человек спросил Чернорая. Чернорай вышел из-под навеса, осмотрел дальнего человека с ног до головы и изумленно спросил:
— Никак ты, парень, костинский?
— Костинский, — подтвердил дальний человек.
— Не Иван Каргополов?
— Он самый, дед Чернорай. С германского плену иду, да дай, думаю, зайду к старику Чернораю, поклон от Михайлы передам.
— От Михайлы?
У старика поплыла земля под ногами. Ухватился за стоявшую рядом телегу, перевел дух. Потом сорвался молоденьким мальчишкой с места и побежал к избе.
— Старуха, Настасья… идите-ка скорей, человек от Михайлы поклон принес… Да слышите вы там?
Из избы показалась старуха, за ней Настасья.
— Слышь-ка, костинский человек пришел, — продолжал кричать Чернорай, показывая на Ивана, — от Миньши поклон принес!
— Батюшки! — всплеснула руками старуха.
Бессильно опустилась на крыльцо грузным телом.
— Миньша, сыночек.
Чернорай подбежал к жене, схватил ее за плечо, затормошил.
— Слышь-ка, старая, че выть-то, жив Миньша-то, парень поклон от него привез! Иди-ка, сваргань чо ни есть закусить, поди-ка, голоден парень с дороги! Настасья, достань-ка медовушки! Да где Алексей? Алексей! Ах ты, господи!
Чернорай метался по двору, сам не зная, что ему надо. Увидал выходящего из сарая Петрухина, бросился к нему.
— Слышь-ка, Алексей, человек от Михайлы поклон привез, слышь, вместе были!
За столом солдат стал рассказывать.
— Военнопленный я, в германском плену был…
— Миньшу-то где видал? — перебила старуха.
— Погоди, старуха, не перебивай, пусть по порядку расскажет.
— С Михайлой мы уже в Москве встретились…
— Ну, как там? — в свою очередь перебил Чернорай.
— Там ничего, хорошо.
— Хм, хорошо?
— Хорошо, дед Чернорай. Как мы в бога, так они в коммуну свою, вроде религии она у них, или как церква, чтобы, значит, по-божьи жить, все вместе, одной семьей.
Задумался Чернорай.
— Можно ли так?
Гость поглядел на Алексея, — рассказал бы, мол, да не знаю, что за человек.
Старик с улыбкой махнул рукой.
— Рассказывай, свой человек, не иначе тоже большевик.
— Вот из-за того и кутерьма вся идет, что богатым ничего из своего отдавать не хочется. Помещикам землю жалко, фабрикантам заводы.
— Сыночек-то где, Миньша-то? — опять перебила старуха.
— Да, видишь ты, дело какое, — замялся Иван, — дошли мы с Михайлой до самой Самары…
— Вместе шли? — перебил Чернорай.
— Из самой Москвы вместе. Ну, а в Самаре и случись история эта самая… одним словом, пристали мы с Михайлой к большевикам.
Иван вынул из кармана аккуратно сложенную серую тряпочку, высморкался, опять также аккуратно сложил тряпочку и спрятал ее в карман.
— Ну, попали мы с Михайлой к чехам в плен, посадили нас в тюрьму, ну, потом, значит… Да вы не шибко пугайтесь, — сказал вдруг Иван и замолчал.
У Чернорая перехватило сразу голос.
— Ну, ну, рассказывай.
— Да ведь что ж, кланяйся, говорит, если жив останешься… скажи, говорит, что приказал долго жить.
Старуха уронила из рук блюдечко.
— Батюшки, сыночек!..
Под Чернораем закачался прочно сколоченный самодельный стул, тело поползло вниз. Побледневшая Настасья крепко закусила губы. Иван смущенно оглядел всех, почесал для чего-то в затылке и как-то неловко сказал:
— Одним словом, расстреляли Михайлу.