Колчаковщина (сборник)
Шрифт:
— Ты што думаешь, да мы их, этих большевиков, язви их в бок, во… вдрызг!
— Обязательно! — поддакнул Степан Максимыч.
В лоск уложил солдат крепкий самогон. Свалился и Степан Максимыч вместе с ними. А ночью тихо поднялся, вышел на двор. От сараев метнулись темные фигуры.
— Ну что, дядя Степан?
— Готово, входи.
Алексей, Василий-кузнец и Иван Каргополов тихо вошли в избу, забрали десяток винтовок и так же тихо вышли. Степан Максимыч постоял в раздумье, спустился в погреб, нацедил ковш медовухи и, не отрываясь,
Утром Степана Максимыча разбудили солдаты.
— Эй, хозяин, вставай… хозяин, эй!
Степан Максимыч нехотя приподнял тяжелую голову.
— Ну что?.. Какая еще там болячка?
— Вставай, пропажа у нас, ружья украли!
Степан Максимыч быстро вскочил с пола, оторопело уставился на солдат еще не отрезвевшими глазами и изумленно развел руками:
— Гляди-кась, паря, а?
Солдаты смущенно топтались на месте.
— Ну че, робя, делать будем?
Сверху, в широких отлогих берегах, спускается пароход. В рубке первого класса два чиновника в темно зеленых бархатных околышах, молодой поручик, две-три дамы. В углу за отдельным столиком высокий, чернобородый — не то купец, не то подрядчик — пьет чай. Перед ним большой чайник с кипятком, чайник поменьше, для заварки чая, стакан, жестяная коробка с мелко накрошенным сахаром.
Поручик кипятится.
— Нет, вы представьте, какое нахальство. Среди бела дня, в двух шагах от уездного города, грабят, убивают, ни проходу, ни проезду.
— Да, обнаглели окончательно большевики, — соглашаются чиновники.
— Какие большевики, — волнуется поручик, — просто банды разбойников! Ну, да мы их в два счета. Раз, два и готово!
— У вас много людей с собой?
— Пятьдесят штыков. Да я с десятком моих людей всю эту сволочь разгоню!
Чернобородый поставил на стол допитое блюдечко, потер платком потную шею и повернулся к поручику.
— Говорят, Петрухин какой-то орудует?
Поручик презрительно пожал плечами.
— Никуда не денется: не сегодня-завтра быть бычку на веревочке.
Чернобородый усмехнулся одними глазами и постучал крышкой чайника.
— Ну-кась, малец, еще чайничек…
Вечером в Змеевке села на пароход партия плотников. У всех сундучки, топоры, пилы.
— Куда вас столько?
— В Алешкине церковь строили, теперь по домам.
На ночь плотники устроились возле солдат, — кто на нарах, кто на полу. Тускло светит огонек посреди парохода. У нар, где у стенки рядком приткнуты ружья, взад-вперед ходит часовой. В полночь с нар, где лежали плотники, из кучи тел поднялся человек. Широко позевнул, нехотя поскреб под мышками, спустил ноги с нар. Тихонько подошел к часовому и негромко спросил:
— Слышь-ка, земляк, куда до ветру сходить?
— Вот, иди прямо, там, налево, в проходе увидишь.
На обратной дороге завели разговор.
— Куда гонят, земляк?
— Шайку ловить. Шайка появилась.
— Грабители, што ль?
— Кто знает, говорят, большевики.
Человек покрутил головой.
— Гляди-ка, дела какие. Покурить, что ль?!
Вынул кисет из кармана, свернул цигарку. Протянул кисет часовому.
— Держи, земляк.
Солдат свернул цигарку, нагнулся закурить. Вспыхнувшим огоньком осветило колючие рыжие усы. Закурил, хотел выпрямиться, — стальные пальцы сдавили горло, кто-то схватил за ноги. В одно мгновение заткнули рот тряпкой, связали по рукам и ногам. До сих пор, казалось, крепко спавшие плотники вдруг вскочили с своих мест, бросились к ружьям. Кто-то из солдат проснулся, тревожно протер глаза.
— Братцы!
На солдат направились ружья.
— Ни с места!
Алексей Петрухин с тремя вооруженными людьми подошел к одной из кают первого класса и постучал в дверь.
— Кто там?
— Господин поручик, с людьми несчастье.
— Что такое?
Щелкнул ключ в двери. Поручик в одном белье выглянул из каюты. Алексей взялся за ручку двери и шагнул в каюту. Направил на поручика дуло револьвера и угрюмо приказал:
— Одевайтесь, господин поручик, дорога дальняя предстоит.
Поручик дробно стукнул челюстями. Потянулся к кобуре револьвера, лежавшего на столе. Петрухин остановил его спокойным движением руки.
— Это вы оставьте, господин поручик.
— Кто вы такой? Я позову людей! — взвизгнул поручик.
Алексей вздрогнул, — а, этот визг! Шагнул к офицеру, впился загоревшимися глазами в его лицо. Да, да, это он!
Лесная опушка, Вера, Соломон и он, этот палач, с диким визгом топчущий Соломоново тело, — встали перед Алексеем как живые.
Петрухин с глухим стоном схватил офицера за горло.
— А-а, негодяй!
Офицер захрипел. Петрухин опомнился, выпустил поручика из рук.
— Ваши люди обезоружены. Торопитесь. Нам время терять нельзя.
Поручик трясущимися руками натягивал брюки, сапоги, френч. Было досадно за свой страх, хотелось быть спокойным, но зубы помимо воли поручика выбивали частую дробь.
Офицера свели вниз.
Петрухин подошел к лоцманской будке. По бокам будки выросли две молчаливые фигуры с ружьями. Петрухин поднял револьвер.
— К берегу!
Рулевой понял. Ухмыльнулся в широкую бороду и спокойно, как капитану:
— Есть!
Пароход медленно повернул к берегу. Петрухин вошел на капитанский мостик, нагнулся к трубке.
— Ти-хай! Сто-оп!
Пароход мягко ткнулся в песчаное дно. Бросили сходни. Сносили на берег свои сундучки, топоры, пилы. На солдат по-прежнему были направлены ружья. Алексей сошел с парохода последним.
— Убирай сходни!
Пароход лениво захлопал плицами…
Петрухин молча кивнул на офицера головой. Два человека, стоявшие по бокам поручика, вскинули винтовки на плечи.