Кольцо из склепа
Шрифт:
Влад взял командование на себя. Понял, кроме него, никто не в состоянии возглавить нашу полностью деморализованную группу. Он оказался самым сильным из нас, не только физически, но и морально. Мы все раскисли и готовы были сложить лапки, полностью положившись на волю судьбы. Плыть по течению, в самом плохом значении слова. Ибо понимали, что вывести оно может только в пучину, а о спасении не может быть и речи.
Насколько беспомощен человек! По большому счету, что случилось? Слегка намочил дождик, обдуло ветерком, и – все, склеивай ласты.
Мысли, чтобы побороться за собственное существование, если и возникали, то где-то на задворках сознания и были настолько тихими, что надежно глушились бесполезной в данной ситуации жалостью к себе и каким-то садистским наслаждением от собственных страданий.
Оказывается, мазохизм заложен в человеке природой. Попав в затруднительное положение, мы способны предпочесть роль великомучеников попытке собственного спасения. И вовсе не от геройства, а, наоборот, от трусости. Гораздо проще смириться и тихо принять уготованное судьбой, возможно, и несправедливое решение, нежели прилагать усилие, чтобы доказать обратное.
Хотя, почему, несправедливое?
Человек – кузнец своего счастья – вбивали нам в головы идеологи канувшей в небытие системы. Если он считает, что бороться бессмысленно, значит, морально готов к худшему и худшее является закономерным финалом: ожидаемым и приемлемым. Соответственно, даже печальный финал можно считать осознанным выбором, и жаловаться можно лишь на самого себя…
Гнилая философия!
Глупейшее занятие – предаваться ненужным размышлениям, когда нужно напрочь отключить мозги и положиться на инстинкт самосохранения. Хорошо, хоть один в нашей компании предпочитал мыслям действие.
– Значится, так, – голос Влада звучал ровно и спокойно. Он глушился дождем и ветром, но все же был разборчив и вселял в наши пропащие души некую долю уверенности. – Сейчас для нас главное, найти укрытие и ждать, пока разъяснится. Димка, есть предложения?
Он обращался ко мне, однако, первой отозвалась Ира.
– В карьере можно отыскать грот. Мы вчера с Танькой все облазили, там много пещерок.
– Глупости! – возразил Влад. – После такого ливня карьер превратился в море.
– Тогда остается одно, – вдохновленный примером Иры, я нашел в себе силы родить здравую мысль, – двигаться к деревне и проситься на постой к Трофимычу.
– Это – реальнее, – согласился Влад. – Если и не к Трофимычу, то в деревне много пустых домов… Ночь перебедуем.
Дальше размусоливать не имело смысла. Влад взял Иру за руку, Танька, поскуливая, вцепилась в мою, и мы медленно, с трудом преодолевая напор ветра, двинулись за ними.
Правильно идем или нет, я не знал. Я с трудом различал очертания друзей и старался не потерять их из виду.
Сколько шли, не знаю. Впрочем, ходьбой, наше движение можно было назвать лишь условно. Уподобясь слепым котятам, мы все время натыкались на какие-то преграды, скользили, падали, ругались, уже не стесняясь ни себя, ни женщин, да и они нам ничуть не уступали.
Мы, как будто натыкались на стену. Не буквально, конечно, просто у меня сложилось впечатление, что мы блуждаем по кругу, и что смысла от наших усилий остается все меньше. Шли просто так, чтобы хоть чем-то заняться, чтобы по-прежнему ощущать себя живыми и на что-то способными.
В какой-то момент я взглянул на часы и с удивлением отметил, что всего половина восьмого. Должно быть еще светло. Или часы остановились, или мы действительно стали свидетелями светопреставления.
Часы, наверное, не обманывали. Я пытался вспомнить, во сколько мы покинули лагерь, но память заклинило.
Потом я перестал думать и об этом. На некоторое время и о холоде забыл. Механически, словно робот, переставлял ноги, падал, поднимался, так же машинально помогал подняться Тане, выискивал в темноте очертания спутников и снова переставлял ноги. Будто в полусне.
Иногда мне казалось, что я это не я, а кто-то другой, и я за этим кем-то другим наблюдаю со стороны. Словно зритель в кинотеатре. Наверное, сработал некий предохранитель, не позволяющий сойти с ума от осознания полнейшей безнадеги.
И все же, порой отголоски мыслей пробивались в затуманенный мозг. В такие мгновения я оказался способным удивляться, что мы до сих пор никуда не пришли и сомневаться в том, что вообще куда-либо придем. Но слишком слабо, отдаленно, как будто, между прочим. Размышления постороннего человека, не имеющего ко мне никакого отношения, мысли которого я случайно уловил при помощи телепатии.
Сомнамбула, да и только.
Или, как там называются по-научному одноклеточные? Амебы, инфузории в туфельках… И полное отсутствие даже намека на то, что принято гордо именовать гомосапиенсом.
Состояние бессмысленного движения неизвестно, куда и непонятно, зачем могло продолжаться вечно. Если и не вечно, то до нашего полного истощения. И воспринималось оно, как вполне нормальное, даже возникло ощущение комфорта и исчезло желание что-либо менять.
Но пробуждение таки пришло.
Нежданное, неожиданное, нежеланное. Выудившее сознание из сладких снов, окунувшее его в жестокую реальность. Без подготовки, без успокаивающего сюсюканья, делая его жестче и больнее.
Я не сразу сообразил, что случилось?
Наткнулся на спину Влада, остановился, Таня споткнулась, упала, я машинально помог ей подняться. Вроде бы, все, как и должно быть, по заведенному недавно порядку. Вот только ощущение дискомфорта уже вылезало наружу и вскоре шандарахнуло по мозгам всей силой, на какую только было способно.
Я очнулся и зажал уши ладонями, потому что, находясь в нормальном состоянии, вынести крик было невозможно.
Глава восемнадцатая
Ира дергалась, словно сумасшедшая. Хотя, почему, словно? Все мы сошли с ума, вот только ее неистовство выпадало из общей картины, как, наверное, бросалось бы в глаза поведение буйнопомешанного, по ошибке или недосмотру санитаров попавшего в палату к тихим, спокойным пациентом. Она орала и вырывалась, а Влад пытался удержать ее, что получалось у него с трудом, несмотря на его большую физическую силу.