Кольцо с тайной надписью
Шрифт:
Капитан Ласточкин невесело улыбается.
А я почему-то думаю о человеке, который лежал на асфальте с тремя пулями в животе. Вспоминаю его влажные руки, цеплявшиеся за меня, его дрожащий, умоляющий голос.
– Надо же, – сказал он мне, – какое у вас славное лицо…
Наверное, мое лицо было последним, что он видел перед смертью. И этот же человек подослал трех громил к беззащитным старикам… Но я-то не видела этого. Я видела только, как он корчился на асфальте. Я вздрагиваю, когда ладонь Ласточкина мягко касается моего плеча.
– Уже поздно, Лиза… Пошли
– А завтра с утра – вновь за дело? – спрашиваю я.
– Угу, – отвечает он. – Мы ведь не можем с тобой позволить, чтобы эту наивную идиотку Машу Олейникову посадили за убийство, которого она не совершала? Поэтому у меня есть один план…
Глава 21. Профессионал
– Ласточкин, – вскипает полковник Тихомиров на следующее утро, – это уже переходит всякие границы! Ты схлопотал пулю. Прекрасно! Тебя об этом никто не просил, заметь. Я передал дело Славянскому. Тот довел его до конца. И что же теперь, начинать все по новой?
– Товарищ полковник, – сказал Ласточкин, – я готов поручиться, что Маша Олейникова не убивала ни свою подругу, ни Савелия Рытобора. Если бы у меня возникла хоть тень сомнения, я бы не колеблясь запросил ордер на ее арест.
– Ласточкин, – жалобно воззвал Тихомиров, косясь на лимонное дерево, – не проедай мне плешь, умоляю тебя! Мало нам вчерашнего…
– По-моему, вчера все как раз было очень хорошо, – ответил Ласточкин. – Верховский дал показания? Дал. Убийца найден? Найден. Конечно, после этого Верховский может пожелать изменить свои показания, но стоит Зарубину намекнуть ему, что на самом деле Балакирев послан Григоровичем…
Полковник глубоко вздохнул.
– Зарубину нет нужды убеждать Верховского в чем бы то ни было, – сухо сказал он. – Потому что Григорович скоропостижно скончался. Мне только что звонили сверху.
Я оторопела.
– Как? Отчего?
– От смерти, разумеется. Он был слишком заметной фигурой, а кто-то ведь должен за все ответить. Такие люди долго держатся на плаву и считают себя непотопляемыми, но на самом деле они идут ко дну, как только судьба от них отворачивается.
– Несчастный случай? – мрачно спросил Ласточкин. – Или сердечный приступ?
– Личный вертолет врезался в скалу, – ответил Тихомиров, любуясь на свои драгоценные лимоны. – Скажем так: личные вертолеты иногда вредны для здоровья. Конечно, фирме «Ландельм» каюк, ну и что? Будет другая фирма торговать какой-нибудь ерундой и под ее прикрытием продавать оружие. Так что идите, товарищ капитан, боритесь с преступностью, на ваш век хватит.
– Олейникова, – напомнил Ласточкин.
Полковник угрюмо поскреб подбородок.
– Ты ведь от меня не отвяжешься, пока я не соглашусь? – внезапно спросил он.
– Так точно, Модест Петрович, – ответил Ласточкин.
– Ну хорошо, черт с тобой, – сдался полковник. – Забирай обратно это дело, только меня не трогай. В понедельник я ухожу в отпуск. Если ты мне до этого подкинешь еще какую-нибудь подлянку, Паша… – Полковник глубоко вздохнул. – Убить тебя я, конечно, не убью, а может, и убью, это как получится. Синеокова!
– Да,
– И что вы все к нашим разговорам прислушиваетесь? Официально заявляю: если вы осмелитесь в следующем вашем литературном опусе написать, как мы тут между собой выражаемся, я…
– Зря вы это сказали, Модест Петрович, – заметил Ласточкин. – Теперь-то она точно напишет.
– Главное, – внезапно сказал мне полковник, – ты это, не особо подчеркивай, что я старый, толстый и всякое такое. Опиши меня, как ты Ласточкина в первом романе расписала: что и такой он, и сякой, и красавец, прямо глаз оторвать невозможно. – Внезапно он побагровел. – Вот черт, восемь! А где девятый? Вчера еще было девять! Кто сожрал девятый лимон? Вот сволочи, ничего в этом государстве без присмотра оставить нельзя! Лена, немедленно ко мне Рататуева из отдела краж! Я вам покажу, мать вашу за жабры, как у меня лимоны таскать!
Видя, что начальник разбушевался не на шутку, мы с капитаном переглянулись и тихонько улизнули из кабинета. Даже когда мы уже были у своего кабинета, до наших ушей все еще доносились негодующие вопли полковника, который теперь переключился на Рататуева.
– Паша, – спросила я, – что будем делать?
– Искать свидетеля, – коротко ответил Ласточкин.
– Свидетеля убийства? – озадаченно переспросила я. – Но, боюсь, кроме убийцы, там никого и не было.
– Ты забываешь про попугая, Лиза, – заметил мне Ласточкин. – Между прочим, это ты первая выдвинула версию, что попугай мог что-то видеть.
– Паша, – воскликнула я, – но ведь попугая у нас нет!
– Это неважно, – отмахнулся мой напарник. – Кстати, ты знаешь, кто больше всего похож на попугая?
Минуту я смотрела на него во все глаза, и наконец меня осенило.
– Другой попугай? – несмело спросила я.
– Вот в этом-то и дело! Сейчас я сделаю пару звонков кое-куда, и мы, может быть, наконец заполучим нужного нам свидетеля. – Ласточкин, весело насвистывая, сел звонить.
Я устроилась за своим столом и включила вентилятор. День выдался на редкость душным, и ничто в небе не предвещало дождя, который мог бы принести облегчение изнывающей от жары Москве. Сквозь жужжание вентилятора до меня доносился голос Ласточкина, который переговаривался по телефону. От нечего делать я стала прикидывать в уме, кто же мог убить Настю Караваеву и за что, но тут Ласточкин сказал: «Так я сейчас к вам заеду» и повесил трубку. Лицо его сияло.
– Собирайся, – сказал он, – едем за свидетелем.
Безропотная Лиза Синеокова поднялась с места, выключила вентилятор и двинулась к двери. Ехать пришлось недалеко – всего лишь до соседнего отделения, в котором в этот день стояла такая же жара. Ласточкин обменялся с коллегами рукопожатием, ответил на их вопросы и наконец приступил к сути дела.
– Да, кстати, как насчет того человечка? Ты говорил, Никита, что у него как раз есть такой попугай.
– Не совсем так, – возразил плотный, коренастый Никита, закуривая сигарету. – Этот мужик, про которого я говорил тебе по телефону, глава какого-то попугайного общества.