Колесница Джагарнаута
Шрифт:
Глупым считал уездный начальник Утан Бека. Подумать только полновластный господин, хозяин, повелитель в своем кочевье! А золото разбрасывает пригоршнями, чтобы удовлетворить свою прихоть. Очень надо платить за такое!
Начальник - обыкновенный рядовой дуррани - только и заносился в своей спеси потому, что правящая династия Афганистана была из дуррани. Сам он простой воин с перебитым носом - след удара прикладом, бронзоволикий, длинноволосый, длинноусый, и в своем начальничестве ходил обычно босой. Обувь стесняла его, и он натягивал сапоги лишь в торжественных обстоятельствах. Он был с глупинкой и простодушно объяснял: "Раньше я имел одну обязанность в шатре отца - накаливать в костре камни и складывать в очаг, чтобы почетным гостям и тепло было, и в нос дым не бил от сырого хвороста. Отец в строгости держал нас - одиннадцать сыновей. А потом приказал: "Иди воюй!" И выпроводил. Вот! Потом, после всякой драки, да стрельбы, да походов, шах сказал: "Будешь в Меймене хакимом - начальником уезда". Дали мне коней, зонтик и бачу - держать его над головой, чтобы от солнца глаза не болели. "А жен себе в Меймене возьмешь сколько надо".
Он шлепал по пыли потемневшими от загара и грязи преогромными ступнями ног, сжимая магазинную винтовку в руках.
– Приехал. Все смотрели в Меймене - почему зонтик? Значит, важный человек. Дали две жены бесплатно. Теперь я губернатор. А деньги давать за озорство? Зачем? Господин Утан Бек хоть и богат, хоть и змея хитрости, но дурак. Своя душа дороже овечек. А так без денег и без души останешься... с этими потаскушками.
В своем доме, удобном, прохладном, погруженном в тень вековых чинар, Утан Бек принял гостей гостеприимно.
– Аллемани, в соответствии с достигнутым в Европе могуществом, обязаны вмешаться в восточные дела и завоевать Восток, - говорил он добродушно.
– Они иначе не могут. Они посылают к нам своих посланцев уговорить нас принять их новую немецкую веру - фашизм. Они понимают, что нам, мусульманам, фашизм ни к чему. Но они покупают за золото, за оружие, на одну чашу весов они кладут свой фашизм, на другую - деньги и оружие. Салоры, эрсаринцы, алиэли любят оружие и золото. Да кто их не любит! Вот Курбан Сардар Джунаидхан и другие некоторые наши вожди из салоров поддаются и говорят: фашизм хорошо! Большевики говорят: колхозы хорошо! Государственная торговля хорошо, банки государственные хорошо! Фашисты говорят: контрабанда хорошо, баи хорошо, собственность хорошо. Вот и слушают Бемма, слушают Мамед Ахунда. Но Утан Беку и так хорошо. Утан Беку фашизм не нужен.
Более ясно выразиться Утан Бек не мог. Он отлично чувствовал себя в своем доме под чинарами, лаская своих подростков-наложниц, и занимался своим племенным коневодством. Он отказывался принимать фашизм, но, если Германия окажется ближе, он станет фашистом. Он не хотел воевать больше хватит, он потерял в стычках с Красной Армией четырех сыновей и любимого брата и считал, что войны больше не нужно. Ни о какой мести он не думает. Сыновья и брат погибли в честном бою и сейчас вкушают блаженство в садах Ирема. Утан Бек не хочет ссориться с Советской властью. Утан Бек сдал оружие, разоружил своих джигитов, приехал в Меймене и живет мирно и спокойно.
Утан Бек запретил своим эрсаринцам ездить за границу с контрабандой или для аламана. Он очень рассердился, когда аллемани-путешественники, господа Мориц Бемм, Шлягге и этот Мамед Ахунд наняли волка с седой гривой Куйбагара Сафар Алиева и его дружка контрабандиста Исмата Халифаева поехать в советские аулы и кишлаки за аламаном. Что ж, Алиева сразила пуля пограничника, Халифаев схвачен и сидит за железной решеткой. Пропало три винтовки, три нагана, хорошие шашки из дамасской стали. Убыток! Один убыток!
– Что делать с немцами, с аллемани?
– А что с ними сделаешь? У них паспорта. У них иджозат-намэ из Кабула, - сказал, надувшись, начальник уезда.
– С нашими людьми ничего не поделаешь, - задумчиво проговорил Утан Бек.
– Я прекратил набеги на Советы. У джигитов добычи нет. Джигитам надо есть. Вот и идут в фашисты.
– Примерно накажите.
– Что, всех наказывать? Вот Дурды Непес сложил голову. Сам наказал себя. Хотите, расскажу эту печальную историю. У Дурды Непеса молодая жена. Я ему подарил красивенькую девчонку. "Не дури, сказал, не лезь под пули. Живи, паси баранов, ласкай жену. Не ходи к пограничникам. Голову сложишь". Вдруг рассказывает мне: "Аллемани ждут из-за границы, из Тахта Базара, на Меручак двух людей. Надо их проводить через границу, скрытно. Очень важно - у неизвестных много денег, золота, контрабандного товара, целый караван обученных коней. Возьми джигитов покрепче и отправляйся. Получишь то-то и то-то". Ну, уехали. А теперь пришла дурная весть: Дурды кончился. А деньги - двадцать девять тысяч, золота на тридцать тысяч, весь товар все на погранзаставе, у советских.
– А те двое?
– В Иолотане и Байрам-Али ходит слух: те двое, фашисты, шпионы, отправлены сейчас в Ашхабад. Теперь языки развяжут. Все дороги на границе, тайные, сокрытые, большевики узнают. Плохи дела.
Почему Утан Бек так откровенен? Откровенностью он хочет отвести от себя всякую тень. Он все валит на немцев-путешественников. А то, что люди Утан Бека специализировались на переправе через границу из СССР подозрительных людей, давно известно.
– Господин Утан Бек, я к вам за советом и с советом, если вы хотите меня выслушать...
Утан Бек важно склонил голову: совет он дать готов, а вот выслушивать советы... Смотря какие! Он и не скрывал своего высокомерия и могущества.
– Господин Утан Бек, вам говорили, что я разыскиваю свое семейство жену и сына. Вы не можете мне помочь?
– Я уже сказал, вашей семьи здесь, в здешних краях, нет.
– Немец Мориц Бемм сказал мне, что вы, господин Утан Бек, послали в Иран на Кешефруд людей к мюршиду и что эти люди привезут в Меручак мою семью.
– И мы пришли, господин Утан Бек, спросить: так ли это?
– быстро сказал начальник уезда.
Хозяин дома смешался и молчал.
– Что вы посоветуете? Они говорят - поезжайте в Меручак, встречайте семью...
Замешательство на лице Утан Бека выразилось столь явно, что Мансурову не захотелось продолжать разговор. Видеть, как будет выворачиваться змей-хитрец, юлить, оправдываться, ему было противно. Ясно, что руками Утан Бека или его эрсаринцев, озлобленных последними потерями и гибелью своих близких, немцы готовят ему ловушку. Выманить из Меймене и расправиться с ним, чувствуя свою полную безнаказанность, самое простое дело. Да и совесть их не будет мучить.
У Мансурова сохранилось наивное чувство, что немцам-путешественникам еще присущи черты порядочности: они испытывают благодарность за спасение их во время песчаного бурана. Но, видимо, Мориц Бемм отлично знал правило: чужими руками тигра ловить.
– Не знаю, - невнятно пробормотал Утан Бек, - эти аллемани хотели поехать к заставе Ходжабулак, дождаться тех двух из-за границы. Просили дать моих джигитов. Больше ничего мне не говорили.
– Господин Утан Бек, так что же вы мне посоветуете? Ехать мне в Меручак? Встречу ли я свою семью? И можете ли вы ручаться за эрсаринцев? Даете вы мне свое поручительство или нет?