Колесница Джагарнаута
Шрифт:
Нет, в груди Алексея Ивановича все горело. Так горит в груди охотника сердце, когда он завидит вблизи дичь. Эта дичь находилась в двух шагах в изысканно, даже роскошно обставленной гостиной алиалескеровской виллы. Эту дичь во что бы то ни стало следовало заполевать, и, вместо того чтобы сейчас же уйти, уехать из Баге Багу принимать меры в Мешхеде, Мансуров остался на мраморной террасе.
"Дичью" Алексей Иванович считал даже не генерала или консула. Его интересовала суть тех бесед, которые, очевидно, велись здесь, "под сенью струй".
Нельзя считать случайностью, что Хамбер систематически наведывается в поместье
И не связаны ли охотничьи экспедиции британского консула по степям и соленым пустыням с намечаемой сделкой...
Будучи еще молодым, совсем безусым командиром Красной Армии, Алексей Иванович Мансуров, тогда "Алешка-комвзвода", не раз сталкивавшийся в бою с пехотой Хемпширского и Йоркширского полков под Каахка и Байрам-Али, на себе испытал все "холодное и горячее", что несла советским людям британская интервенция в Закаспийской области. Мансуров тогда отлично узнал "на собственном горбу", что такое английский империалист-колонизатор на Востоке. Имя "англичанин" твердо и решительно отождествлялось тогда в представлении красного конника с одним из инициаторов похода на Туркестанскую Советскую Республику британским генералом Мелесоном, ярым идеологом британского империализма Денстервилем, который в двадцатых годах писал в изданных им "Мемуарах" с достаточно циничной откровенностью:
"Я являюсь представителем единственной демократической страны в мире.
Я полагаю, мы не должны дать почувствовать персам, что мы, будучи страной демократической, поддерживаем крупных помещиков Персии против демократического движения.
Я отпарирую попытку получить такие сведения отважной ложью.
В дни войны всякие художества должны уступить место голой утилитарности... Наименьшая затрата сил и достижение наибольших результатов - мой девиз.
Я надул их цитатами из Хафиза...
Нефть стоит того, чтобы пуститься на авантюру.
Цель англичан - утвердить свое господство в Закавказье, на Северном Кавказе и в Туркестане.
Каспийское море! Бакинская нефть! Туркестанский хлопок!
Все народы и народности - военный материал!"
Чтобы скрыть свое возбуждение, Алексей Иванович положил руки на полированную крышку стола, стоявшего в дальнем конце мраморной террасы, и постарался сделать равнодушное лицо. Отсюда, через огромное открытое окно, он мог видеть лица: мясистое, багровое - генерала и бледно-розовое англичанина; он мысленно выругался: "Ну и гады!" Годы не вытравили у Мансурова привычки крепко выражаться.
Отсюда, с мраморной террасы, он не мог слышать, о чем беседовали Хамбер и Клюгге, но понимал: договариваются.
В ярости на собственное бессилие он сжимал и разжимал кулаки на блестящей доске стола и чертыхался.
...Со всей изощренностью, изворотливостью Хамбер излагал соображения, которые должны были перекинуть на Среднем Востоке мостик между британскими и немецкими интересами. Получалось так, что в Азии Германия и Британия имеют одного врага - большевизм. Получалось так, что Германия и Великобритания враждуют и воюют по недоразумению даже на европейском театре военных действий. Тем более чудовищно воевать друг с другом на Востоке! Хамбер так увлекся, поглядывая на добродушное лицо оберштандартенфюрера, что невольно принял наставнический тон.
– И мы, англичане, - говорил Хамбер, - доказываем это на практике. Небезынтересны высказывания начальника имперского британского штаба: "Считаю английские поставки Советам абсолютным сумасшествием". А сам премьер Уинстон Черчилль уведомил Москву - секретно, конечно, но тайное всегда становится явным, - что поставки оружия и амуниции Северным путем прекращаются с 27 июня 1942 года. Больше ни один конвой не выйдет из портов Северного моря. Основание - большие потери в судах от подводных лодок. Слишком много погибших моряков. Английская общественность ропщет.
Произносил каждое слово Хамбер многозначительно, поглядывая доверительно на немца, который, покряхтывая от удовольствия, потягивал пиво и хитро подмигивал консулу.
Фон Клюгге был в восторге. Он играл с собеседником в кошки-мышки. Ничего! Пусть этот британец с прилизанными волосиками болтает! Большевик не в счет. Даже если он и расслышит что-нибудь из их беседы там, на своей террасе... Нет, это невозможно, слишком далеко сидит. Даже неплохо было бы, если русские узнают, что Лондон закидывает удочки, затевает сепаратные переговоры с Германией о мире. Это даже к лучшему. Это столкнет Советский Союз и союзников лбами. Это, наконец, подорвет дух этих проклятых большевиков в Сталинграде и поможет наконец рейху встать твердой ногой на Волге и Кавказе и двинуться вперед на Индию. Болтай, болтай, господин консул!
От удовольствия генерал то и дело улыбался Алексею Ивановичу. Но улыбку его Мансуров понял по-своему: "Фашист готовит тебе, брат-комбриг, хану. Явно. Напрямки он не пойдет. Шума много. А вот как? Что ж, будем смотреть в оба".
Конечно, генерал фон Клюгге и не собирался выпускать из своих рук большевика. Уже во время банкета в голове оберштандартенфюрера решение почти созрело. Он подумывал весьма деловито и с садистским удовлетворением о "ликвидации живых объектов путем организации несчастных случаев", как было сформулировано в секретной инструкции гестапо. Но такой план требовал сосредоточенности и напряженной работы мозга, а значит, и соответствующего времени.
К вечеру мысли фон Клюгге приобрели несколько иную направленность. Фашистские аэропланы прилетают в пустыню Дэшт-и-Лутт? Прилетают. За чем же дело стало?
И у него созрел новый план.
Сейчас фон Клюгге смаковал этот новый план. Мысленно он представлял себе волнующее и даже триумфальное прибытие свое в Берлин на самолете. Он, фон Клюгге, ведет "за ручку" этого комиссара, большевистского генерала Мансурова, прямо в имперскую канцелярию. Весьма довольный фюрер сам лично допрашивает большевика. Большевик сообщает ценнейшие сведения. Хайль! Уже сияет новый высокий орден на груди фон Клюгге! Фантастика! Уже фон Клюгге получает высокий чин.