Колесница Джагарнаута
Шрифт:
С Бай Мирзой творилось что-то странное: он то возбуждался и впадал в ярость - был "готов съесть собственную голову", то впадал в полудремотное состояние и бормотал совсем тихо невнятные фразы: "дьявольская политика большевиков", "у меня в руках оружие истребления", "непреклонность в убийствах", "великая слава басмачества", "нападение на Чирчик", "парашютисты летят, скорее пойдем встречать", "пожалейте меня - я несчастный", "дайте мильенчик".
Он расстегнул мундир,
Сахиб Джелял поднялся и посмотрел на полулежащего Бай Мирзу:
– Занозу, шатающийся зуб и скверного мальчишку с корнем вырвать! Или... А если сам свернет себе шею...
– Заноза... зуб... шея? А скажите, домулла, почему вы женились на англичанке? А, мусульманин - и на англичанке?
"Ого! Он пьян, но соображает... Значит, мне не верит. Видимо, он о многом осведомлен. Болтовня болтовней, но и на самом деле все эти излияния по поводу батальона Тамерлана, восточных дивизий СС, подготовки вторжения в Узбекистан лелеются кем-то в планах и проектах. В открытую действовать рано".
И Сахиб Джелял предпочел спрятать бриллианты мысли под покровами красноречия:
– Послушайте, дорогой, позвольте мне извлечь из ножен спора меч цветистой речи, тающей, подобно жемчужинам, на языке. Слова гарцуют по полю ристалища уст, да рассыпятся звонкими перлами и смягчат резкость упрека! Есть вещи, запретные в разговоре между мусульманами, и гостю не подобает спрашивать о делах эндеруна. И еще позволю себе добавить: две вещи свидетельство незрелого ума - молчание, когда надо говорить, и болтливость, когда надо молчать.
Если бы в тот момент Сахиб Джелял знал, что происходит на мраморной террасе виллы Баге Багу, вернее всего, он поступил бы с капитаном СС, новоявленным Тимуром, совсем по-другому. Сахиб Джелял затеял завтрак в тиши своих апартаментов, конечно, не для того, чтобы "оказать свинье почет".
Наблюдая за врагом, точи кинжал. Но из осленка благородный конь не вырастет. Сахиб Джелял уже в середине беседы понял - узел надо разрубить мечом. Но Сахиб Джелял думал, что делать это еще преждевременно. Он боялся распугать филинов и сов, вздумавших свить гнездо в Баге Багу. Но кто знал, что дыня созрела!
Он величественно выпрямился и пошел к двери, оставив Бай Мирзу в смятении.
Неужели дела третьего рейха так неважны, нет, так плохи...
Про Сахиба Джеляла в Берлине говорили: "Самостоятелен. Независим. Привлечь сможем, только когда он уверится в победе всемирного рейха. Надо суметь убедить его, что победа близка и неотвратима. Убедить и заставить служить, способствовать победе всеми капиталами, всем авторитетом, громадным влиянием на Востоке". И поручили убедить узбеку узбека, мусульманину мусульманина. Сказали: "Вовлечение Сахиба Джеляла в дело рейха не менее важно, чем вторжение в Туркестан, - у Сахиба Джеляла за пазухой весь Средний Восток. Убедить или... устранить".
Всего мог ждать Бай Мирза, но только не того, чтобы Сахиб Джелял повел себя так. Неужели дела рейха так плохи, чтобы этот купчишко не счел нужным даже скрывать свои мысли?
Это же провал. Сияющее солнце провалилось в зияющую яму. Кто поручится, что вельможа, миллионер не сядет в свой "мерседес-бенц", не покатит по степи прямо в Мешхед и не поднимет там шум, не заявит, что из себя представляет Баге Багу.
Бай Мирза вскочил и бросился за Сахибом Джелялом. Ему померещилось, что он бросился, опустился на ковер и... заснул. Ему казалось, что он опускается в черное, знойное ущелье, полное страхов и ужасов.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Какова змея, таковы и змееныши.
Б е р д а х
Тело - сборище всех насекомых и
вместилище гноя.
А х у р а М а з д а
С коня генерал фон Клюгге не спешил слезать... От безмерной усталости тело налилось свинцом, и он боялся показаться неуклюжим и беспомощным. Он должен продемонстрировать персам, что истые германцы способны сохранять хладнокровие в самых трагических обстоятельствах.
Взгляните на хозяина Баге Багу! Толстые, выбритые до синевы щеки трясутся, словно желатин. Карие выпуклые глаза смотрят жалобно, по-бараньи, и только гранатовые губы нагло пунцовеют, точно их хозяину наплевать, что в его доме совершено злодейское убийство.
Или верны слухи, что в Баге Багу привыкли к убийствам?
А господин чиновник! Он перепуган. Крючковатый нос лоснится от пота и уткнулся в подбородок, близко поставленные глаза вылупились по-крабьи, а низкие кустики бровей растрепались мочалками.
Впрочем, вчерашние ужасные события кого угодно выведут из равновесия.
Придерживая за узду коня и поглаживая пухлой ладошкой гриву с вплетенными в нее цветными шелковыми шнурками, Али Алескер будто невзначай заметил:
– Господин мажордом наш подошел к пределу жизни. Вох-вох! Ангел смерти повадился в Баге Багу.
– Что? Какой предел? Какой мажордом?
– Верный, исполнительный слуга наш, мажордом-пешхедмат, увы, обнаружен в сухом овраге. В господине мажордоме не осталось и капли крови. Оказывается, господин мажордом взял сухую камышинку, срезал ее конец и недрогнувшей рукой проткнул себе шею во многих местах. Вся кровь вытекла из господина мажордома. Господин мажордом не снес позора - гибели гостей. Ужасной гибели. Господин мажордом считал, что ему нельзя жить. Если гости умерли... Погибли... И его удел - гибель. Вох-вох!
Генерал наконец соскочил с коня и, не говоря ни слова, побежал вверх по мраморным ступенькам, еще влажным от утренней росы.
– Мажордом? Если он виноват, так ему и надо! Отлично! Ему все равно не сносить бы головы. Ну, а вы, господин? Вы-то приняли меры? Где убийцы?
– Ищут.
– Даю двадцать четыре часа на розыски. Всю ночь я сам их искал. Как сквозь землю провалились. Еле держусь на ногах. Если бы не этот конь, я не вынес бы такой скачки.
– Конь ваш!
– нашелся мгновенно Али Алескер и церемонно разулыбался своими бесстыдными гранатовыми губами.