Колесница Джагарнаута
Шрифт:
– Человек, родившийся в год лошади, в день лошади, в час лошади, избежит любой опасности.
– А?
– спросил генерал фон Клюгге.
– Позволим себе заметить в свете вчерашних неприятных событий, что вы, экспеленц, родились под счастливой звездой, ибо окажись вы на несколько шагов ближе к роковой балюстраде, и... да обережет вас бог.
Медленно багровея, генерал долго смотрел на помещика, пытаясь заглянуть ему в глаза, но ничего, кроме толстых опущенных век и гранатовых шлепающих губ, не углядел и зашагал к столу. Офицеры дружно вскочили и грянули: "Хайль!"
Надменно выпятив губу, гордо вскинув голову, оберштандартенфюрер взирал на собравшихся за столом. Он мог похвастаться проделанной работой. Все собравшиеся были в форме германского рейхсвера - каждый извлек пронафталиненный, пролежавший уже не один год в чемодане в укромном местечке мундир. Мундиры выглядели не слишком свежими, не слишком новыми, зато какое созвездие чинов, званий - полковники, подполковники, майоры! Кто только не укрывался до сих пор под чалмами и персидскими одеяниями! А теперь они наконец явились в полном блеске непобедимой прусской армии. Каждый даже в самых глухих горных дебрях, даже у заброшенных колодцев в пустыне Дэшт-и-Кевир уже слышал о победоносной битве на Волге. И каждый решил: "Пора!" Наступила долгожданная пора. Можно стряхнуть с себя пыль, песок, сбросить маскарадные отрепья и предстать перед миром во всем блеске.
– Господа офицеры, - сказал фон Клюгге, - позвольте сообщить. К нам прибыли из ставки фюрера офицеры - Юлиус Бертольд Шульц и штурмфюрер Кнопп. Сегодня на рассвете они опустились на парашютах на Большом Солончаке, близ Баге Багу. Господа Шульц и Кнопп проинструктируют нашу агентуру, познакомятся с ней и сегодня же отправятся в Германию. Господа Шульц и Кнопп изучают обстановку в Хорасане и Юго-Восточном Иране. Позвольте от вашего имени, господа, передать нашему любимому фюреру горячую благодарность за заботу о немецких кадрах, прокладывающих новые пути на пользу тысячелетнего рейха в знойных пустынях Азии. Хайль Гитлер!
Все повторили возглас, но он получился не таким дружным, как следовало бы. Собравшихся отвлекала возня у дальнего конца стола. Там кто-то не желал подняться из кресла, и его вполголоса уговаривали два дюжих светловолосых обер-лейтенанта. Почетный гость Баге Багу, крючконосый господин чиновник настойчиво и возмущенно цеплялся за полированные ручки кресла. Чиновник не отличался ни силой, ни ловкостью. Он никак не ожидал, что может произойти такой конфуз. Его, руководителя персидских нацистских и пронацистских организаций Великого Ирана, хотят выставить из комнаты! И потому он лишь беспомощно сопротивлялся, громко сопел своим огромным горбатым носом и мямлил что-то маловразумительное.
Наконец его бесцеремонно вышвырнули мускулистые, дюжие лейтенанты, которые тут же под повелительным и возмущенным взглядом генерала плотно закрыли массивную, многопудовую, украшенную бронзой дверь. Фашисты прислонились к ней спинами и скрестили руки на груди, подчеркивая непреклонность и бдительность. Теперь ни звука не выскользнет из кабинета. А то, что нанесено оскорбление весьма влиятельному восточному вельможе, чиновнику, фон Клюгге, очевидно, мало беспокоило.
Он посмотрел искоса на расположившегося в кресле Али Алескера. Хозяин Баге Багу сидел с неопределенной улыбочкой на гранатовых губах. Вроде ничего и не произошло. Вроде он ничего и не заметил.
– У нас заседание специфического свойства, - сглотнув слюну, сказал генерал.
Намек был ясен. Но Али Алескер устроился поудобнее.
– Вы поняли?
– О, цветы красноречия рассыпаются и благоухают, а стебли цветов мокнут и гниют, - ласково проговорил Али Алескер.
– Не разрешите ли вам напомнить, эксцеленц, что вы попросили предоставить нашу скромную хижину для вашего почтенного собрания, и мы, в силу священного гостеприимства, позволили уделить место в маленькой комнатке, именуемой кабинетом нашей коммерческой фирмы "Али Алескер и К°", но если вам здесь тесно и наша особа вам представится помехой, позвольте... У нашей фирмы есть зал заседаний.
Он нажал кнопку, и в тот же миг в потайной дверце появилось все то же очаровательное розоволикое, светловолосое видение. Шелка блистали и скрипели еще ярче и громче, ожерелья рассыпали искры и молнии.
– Ханум, - сказал Али Алескер, - проводите господ в конференц-зал. А к нам никого не пускайте. Нам надо поработать.
Зашаркали подошвы, зазвенели шпоры, зашелестели бумаги, и немцы двинулись к выходу. У всех лица набухли кровью, все яростно сжимали кулаки. Какой-то перс, туземец, осмелился... О!
Липкие пальцы тривиальнейшего страха схватили генерала за горло. Он задыхался. Нет, не посмел бы Али Алескер выставить их столь нагло из своего кабинета - слишком он тонок был в своей дипломатической восточной хитрости, - если бы... Если бы фюрер победоносно завершил свою сокрушительную кампанию сорок второго года на Волге и Северном Кавказе. Если бы действительно так близка была победа, как им трезвонили день и ночь из геббельсовского управления пропаганды, разве посмели бы персюки задирать нос... Да и парашютисты Шульц и Кнопп мямлят что-то не слишком вразумительное о положении на фронтах. Они говорят о планах походов в будущем году.
В будущем году? Проклятие!
Значит, опять вести жизнь сусликов, кротов? Опять степи, пустыни, песок? Опять влачить существование во вшивой хибарке дервиша, в рваном халате каравансарайщика, в облике сторожа гостиницы?
В будущем году! Значит, в этом ничего не произойдет?
Конференц-зал в имении Баге Багу был не так роскошен, как кабинет владельца. Но и здесь столы были отполированы, стулья драгоценного дерева обиты гобеленовым материалом.
– Господа офицеры!
– объявил генерал.
– Мы собрались...
ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
На небе есть телец. Другой бык под
землей. Открой око разума, о человек
рассудительный, и погляди на табун
ослов под тельцом и над быком.
Ф а к и х
Его жилище показалось нам
обиталищем злобных джиннов пустыни.
Б и р у н и
В своем кабинете хозяин Баге Багу применял, по его собственному любимому выражению, "некоторые милые хитрости". "Никому они не досаждают, а пользу приносят. Например, я могу знать, что делают, что говорят мои чада и домочадцы".