Колесница Джагарнаута
Шрифт:
Каждый в сем мире подчиняется чужой воле. Когда-то великий шейх подчинил себе молоденькую полудикую девчонку. Сейчас он всецело подчинился ей. Он даже перестал мыслить самостоятельно. Он понимал: нельзя оставаться посреди реки событий, надлежит пристать к одному берегу. Иначе стремнина будет швырять тебя из стороны в сторону, и ты захлебнешься. Гениальный комбинатор, умевший, по его собственному убеждению, "сделать из одной вороны сорок", он в новой обстановке, создавшейся в Иране из-за второй мировой войны, растерялся. Злобный, завистливый, мелочно скандальный, склочный, он запутался. Сколько лет он отирал ноги о половики в частной мешхедской квартире консула Хамбера, а теперь всесильными оказались немцы-фашисты. Надолго ли? То, что они - немцы, по некоторым очень важным причинам его даже радовало. Но вот как фашисты отнесутся к нему - мюршиду? Менять хозяев не так-то просто.
Он путался, интриговал и выжидал. Он не такой уж болван, чтобы разрушить свой дом, лишь бы соскрести снег с крыши. Он знал одно: священная война против большевиков является главной целью и британцев и немцев. Но вот наступил ли час открыть карты? А то, что приходилось ему, мусульманскому святому, служить кяфирам, его не заботило. Думай лучше о пище в сем мире, а не о том, хворостом или дровами будешь на том свете растапливать свой райский очаг.
Он полеживал в своем белоподкладчатом шатре на шелковых стеганках, перебирал зерна пальмовых четок и предавался приятным размышлениям о походе джемшидов на Бухару, Самарканд, о том, что и на его долю выпадет белокожая, синеглазая молоденькая наложница.
Сглатывая слюну, он выбирался из шатра и, поддерживаемый под руки мюридами, плелся в шатры вождей и бубнил: "Время близко. Моя святая насиб Шагаретт смотрела в чашу Джемшида. Видела блеск мечей. Потоки крови. Огонь пожарищ. Сияние золота. Готовьтесь!"
И джемшиды готовились к походу. И так добросовестно, что пророчице Шагаретт не пришлось сегодня повторять свой призыв. Племенное ополчение собралось быстро. "Собравший дрова вовремя не замерзнет зимой". Всадники оказались в седле мгновенно, карабины заряжены, мечи выхвачены из ножен.
Гарцевали джемшиды на конях и возглашали:
– В бой! Мы расчешем их бороды по волоску! Пах-пах!
Чьи бороды - никто не интерсовался. Нет. Интересовался один мюршид. Он подогнал лошадь и поехал с пророчицей.
– Куда ты ведешь нас?
– спросил он важно.
И сразу почувствовал слабость в животе, когда увидел, что Шагаретт соединила свои нежные ладони, согнула оба указательных пальца и затянула, подвывая: "Дарни, дхарани, дарни, дхарани". Шейх знал это страшное, пришедшее из недр Индии заклинание. К нему прибегала пророчица в самые драматические моменты жизни своей и всего джемшидского племени и повторяла загадочные слова столько раз, сколько хватало у нее сил. И тогда у великого мюршида леденела кровь в жилах. Он ужасался и делался в руках ясновидящей словно глина в руках гончара. Он не смел тогда ни о чем спрашивать. Он повиновался.
Никого из джемшидов не удивляло, что рядом с шейхом во главе племени скачет на коне женщина. Женщины-воительницы издревле прославляли воинственных потомков джемшидов своими подвигами, участвуя в походах по всей Азии. Еще были живы в памяти старинные легенды. В них рассказывалось, что девушка-джемшидка лишь тогда становилась невестой, когда она в битве сразила врага. Теперь, конечно, времена другие. Джемшиды - мусульмане, а у мусульман девушке вообще не подобает держать в руках оружие.
Шагаретт оставалась в душе древней джемшидкой. В ней к тому же уже в детстве проснулся дар пророчицы. Поэтому ей дозволялось скакать на коне с обнаженным мечом во главе племени. Языками рыжего пламени вились из-под черного искабэ прекрасные волосы, сурово горели черными углями глаза на бледном, точно луна, лице, рука не выпускала меча.
Воительница вела племя по пыльным дорогам Хорасана весь день и всю ночь. Она не позволила мюршиду отдать повеление отдохнуть. Шагаретт знала, что порывы гнева и ярости у джемшида вспыхивают молнией, но и гаснут так же, словно молния. Пока джемшид одурманен бурей чувств, он идет на бой, на подвиг.
Джемшидка по рождению, Шагаретт усвоила от своей матери, северной рабыни, холодность мысли, которая отлично сочеталась с огнем чувств. И эти свойства поднимали Шагаретт на голову выше мюршида и вождя племени - ее отца. Она все рассчитала, хотя в сердце ее царил хаос.
Она узнала о появлении неизвестных всадников на Кешефрудской переправе от тех же болтушек купальщиц. И по описанию сразу угадала в могучем воине с отметкой шрамов на лбу своего Алешу. Его образ жил в ее мыслях, ее чувствах во сне и наяву, постоянно, неизменно, всегда! Что бы она ни делала, куда бы ни шла, что бы ни думала, перед ней стояло его лицо, суровое, со сжатыми жестко губами, с серо-стальными глазами. То, что в Мазар-и-Шерифе она прокляла отца своего сына зловещим проклятием мусульман "таали", она по непостижимым зигзагам женской логики давно забыла. Любовь, основанная на ненависти, непрерывно крепнет.
Она презирала все мелкие предписания и относила проклятия и заветы коранического пророка Мухаммеда к глупейшим суевериям. Она искала утешение в непостижимых мистических глубинах своей души, и истерические припадки, случавшиеся с ней, скорее походили на языческие мистерии, нежели на прорицания мусульманской пророчицы. А поскольку джемшиды плохо знали религиозные законы и вообще мало интересовались ритуалом, они принимали ясновидение Шагаретт за обряды религии пророка Мухаммеда.
Шагаретт молилась за джемшидов в скальной пещере у мазара Турбети Шейх Джам. Шагаретт вылечивала детей джемшидов от слепоты. Что еще нужно! Ни у каких племен Ирана не было такой пророчицы. И джемшиды боготворили свою Шагаретт. Они верили ей в тысячу раз больше, чем своему великому, но нудному, скупому, вечно брюзжащему сутяге рябому шейху-мюршиду.
Шейх - сатана! Обман - рассуждение шейхов о жизни в сем мире.
Соблазн то, что они говорят о загробной жизни.
Нелепость - речи их о науке. Бред их сон и явь.
Шайтаны - последователи шейхов-мюршидов!
Угрызения совести ее ничуть не мучили. Она подняла на священный поход все племя. Из-за необузданного желания увидеть его, своего незабвенного Алешу. Она не задумалась ни на секунду, она знала, что ей одной нельзя поехать искать Алексея Ивановича, что это грех для женщины, даже для свободной джемшидки, и она поступила по-женски - подняла всех всадников своего племени. Ради своего сердца, ради своего чувства она ввергла джемшидов в горнило войны. В груди молодой женщины бушевала буря. Буря искала выход.
Впрочем, если бы спросили Шагаретт, что она думала, чем оправдывала свой поступок, она не ответила бы. Она, которая томилась постоянно из-за того, что у нее отняли малыша Джемшида и позволяли видеть его лишь изредка, она сейчас даже не вспоминала о своем ребенке.
С той минуты, когда к ней в шатер ворвались девчонки-купальщицы с воплем: "Гость - воин! Знаменитый воин рус едет на вороном коне!" Шагаретт и думать забыла о сыне. Она чувствовала себя песчинкой на дороге, которая переворачивает колесницу судьбы.